Булочная матушки Милы встретила теплом и дразнящими ароматами. Хрийз могла позволить себе теперь не только одну булочку с маком, но обязательно взяла и её тоже. Любимый столик пустовал, несмотря на поздний час. Хрийз устроилась за ним, взяла в руки горячую кружку с тёмно-розовым, терпко пахнущим счейгом, и вновь почувствовала себя той потерянной девчонкой, что приходила сюда когда-то по вечерам после уборки городских улиц. Девушка с удивлением осознала, что память услужливо подбрасывает воспоминание за воспоминанием. Что, оказывается, уже очень много чего запомнилось за полгода вдали от дома. И теперь оно оживает, примиряя понемногу с чужим городом и чужим миром…
Матушка Мила подошла с традиционным вопросм и ахнула, узнав посетительницу. Хрийз застенчиво улыбалась, выслушивая комплименты. Потом достала подарок, и булочница растаяла. Очередное подтверждение тому, что дарить приятно не меньше, чем получать…
Для матушки Милы Хрийз связала шаль в зеленовато-розовой, пастельных оттенков, гамме и теперь видела, что не ошиблась в выборе ниток. Тёплая, невесомая, красивая вещь для красивой женщины…
— Вы мне книгу подарили, — сказала Хрийз, заметив сомнения хозяйки. — Носите с радостью.
Булочки с инжиром оказались за гранью наслаждения. Хрийз слопала сразу четыре, и ей даже поплохело с непривычки. Девушка подумала, и, помимо заказанных Младой, взяла два пакета ещё и себе. А пока они пеклись, матушка Мила расспрашивала о Жемчужном Взморье, о том, как Хрийз устроилась и как поживает Млада. Коснулся разговор и Здеборы тоже…
— Хорошая была девочка, — сказала булочница. — Ласковая, умненькая. Со внуком моим росла, вместе чудили, я уж думала, сложится что у них, но увы… — она внезапно прервалась, заметив взгляд собеседницы. Спросила — Что, Хрийзтема?
— Вы… Вы так сказали о Здеборе… — севшим голосом выговорила Хрийз. — В прошедшем времени. Как будто она умерла и её похоронили и уже год прошёл.
Хозяйка в испуге прикрыла ладонью рот. Потом сказала, имея в виду Здебору:
— Бедная девочка…
Хрийз нервно сказала:
— Она жива ещё. А вы все её хороните!
Мила Светлова молчала. Такое было уже с нею однажды. Перед смертью дочери. Они все были живы тогда, ходили, разговаривали, смеялись. Песни… пели. Храбрились. Но у них уже не было будущего. Просто не было. И это чувствовалось. Отливалось такими вот оговорками. Тоской. Печатью обречённости на молодых лицах…
— А вы не знаете… Может быть, помните… Аль-мастер Ясень вязал что-нибудь для беременных? — спросила Хрийз.
Подтекст вопроса читался легко: может быть, осталась ещё какая-нибудь книга…