Та так и осталась сидеть на земле, потрясённая до глубины души. Причёска распалась, мокрые волосы облепили плечи, с них капало. Спеленавший молодую женщину страх кислой неприятной специей перчил воздух.

— Не делай так больше, — сказала бывшей подруге Хрийз, не придумав ничего умнее.

И ушла, унося с собой серебряную птицу.

Глава 21. Незримая битва

Глава 21. Незримая битва

Хрийз вернулась со смены поздно. Так получилось, так всегда получается, когда очень хочешь, очень спешишь домой, тебя начинают мелкие неприятности. Эти неприятности не из тех, что преодолеваются высокой ценой, но время они жрут будь здоров. Всё началось к вечеру, как оно всегда бывает. У напарницы заболел маленький ребёнок, и она срочно сорвалась на вызов. Пришли два сухогруза, их надо было провести по фарватеру, нервов и сил на это ушло порядочно. Шайтан-машина, в смысле, рабочая станция, начала глючить: пришёл Травушкин. Явление Травушкина смело можно относить к небольшому стихийному бедствию: как и Гральнч, не к ночи будь помянут, он занимал собой слишком много места. Послать его жёстко за горизонт и налево не позволяло воспитание. Приходилось терпеть.

Станция, этот, с позволения сказать, вычислительный и прочее агрегат, соизволила включиться через час после окончания смены. И ещё час с нею возились: настраивали, регулировали. Потом Хрийз передала управление сменщице, а это тоже время. В общем, домой попала совсем поздно.

Вчерашний подарок небес, нахохлившись, сидел в уголке. Хрийз специально оставила форточку приоткрытой, мало ли, может, ему слетать куда-нибудь захочется. Что он пропадёт с концами, не было и мысли: преодолеть такое расстояние, чтобы пропасть… Шутить изволите?

Из-за открытой форточки квартирка застыла: сегодняшний день похвастаться вчерашним теплом не смог. Пасмур, дождик, западный ветер, такие дела. Всё-таки на дворе стояло не лето.

Хрийз не знала, что именно едят сийги, но рассудила логически. Морские хищники, значит, едят рыбу. Свежую рыбу она принесла, маленьких, в ладонь, селёдок. Это, разумеется, была не сельдь, а нечто местное. Но Хрийз, покупая, назвала их про себя селёдкой. Похожа. Цвет другой, оранжевый, а в остальном похожа.

Сийг от еды отказался. Он сидел, втянув голову, тихо-тихо. На предложение поужинать зыркнул глазом и тут же смежил веки. Устал. Долгий перелёт его вымотал.

— Ну, что же ты, — расстроено сказала Хрийз, осторожно касаясь пальцами жёстких, словно бы из серебра выточенных, перьев. — Ну, надо же поесть, дурачок… Помереть хочешь?

Откликом пришли эмоции: я здесь, я нашёл, теперь не жалко умереть.