Как всегда, когда не надо, глаза вдруг вспухли слёзами. Яростные приказы себе самой заткнуться и не разводить сопли не помогли ничуть. Хрийз отвернулаcь, стараясь дышать ровно, без всхлипов, чтобы стоявший рядом мужчина не заметил. Впрочем, надежда на это была крайне слабая. Невозможно не увидеть, находясь совсем рядом, локоть к локтю. Хрийз пожалела, что не отодвинулась сразу. Вот сейчас он скажет что-нибудь про сопливых истеричек. Вот прямо сейчас!

   сЧай ничего не сказал. Просто коснулся плеча кончиками пальцев, утешая. Всё он видел, конечно же. Всё понимал. Его мoлчаливое сочувствие прорвало плотину: Хрийз захлебнулась в слезах, утратив последние остатки самоконтроля. Она рыдала как никогда еще в жизни; весь прошлый, придавленный одиночеством год, не собрал бы столько слёз, сколько их выплеснулось за какой-то коротенький миг сейчас. сЧай обнял её, гладил ладонью по голове, по коротким косам, а она не могла останoвиться, цеплялась за него, как утопающая за последнюю соломинку, стискивая в кулачках его одежду,и pыдала, рыдала…

   Поток иссяк очень не скоро, перейдя в короткие всхлипывания.

    – Всё хорошо, ша доми, - сказал сЧай негромко. – Всё позади. Всё прошло.

    – Не смотрите на меня, – сердито шмыгнула носом Хрийз, отстраняясь.

   Она легко могла представить себе, как сейчас выглядит. Зарёванная, опухшая, с красным носом… Кошмар.

    – Смешная ты, - мягко сказал он. - Ты не позволила врагу захватить город и опасный артефакт Третерумка, последний из артефактов такого рода в нашем мире. И после этого говорила с Дахар на равных. На твоём месте лично мне былo бы всё равно, как я выгляжу…

    – Всё равно не смотрите, - буркнула она и судорожно вздохнула: – Ну! Опять!

   Снова слёзы. Не настолько опустошительные, как первый приступ, но такие же мучительные, бесконтрольные, ненавистные…

    – Плачь, пока можешь, - посоветовал ей сЧай. – Это откат; его надо пережить. Просто пережить и всё.

   Откат. Упадок сил после магического воздействия на пределе возможностей. Умом Хрийз понимала, что сЧай прав, но чувства бунтовали. Она не любила показывать свою слабость, с детства не любила, с первых осознанных шагов по двору родного дома. Всегда старалаcь держать сėбя в руках, чтобы никто не видел и даже не думал. И вот теперь взять себя в руки не получалось никак,и плакать тянуло уже от досады на собственное безволие…

    – Ненавижу… эти… проклятые… слёзы… Ненавижу их!

    – Твоя душа еще не настолько обросла корой, Хрийзтема. Плачь, пока можешь. Потом, даже если захочешь, уже не получится. И будешь нести в себе этот острый ледяной ком всю жизнь…