— Я ведь говорила тебе: гордиев узел.

— Тогда чего же мы ждем?

— Случая. Исключительного мгновения, неожиданного для всех стечения обстоятельств. Когда живешь тысячи лет, начинаешь ждать нежданного; в конце концов необходимый шанс придет к тебе по собственной воле и опустит голову тебе на колени. Нужно лишь терпеливо ждать.

— Ты говоришь о десятках лет.

— Да.

— Может, и о сотнях.

— Да.

— Видимо, я знаю, какова третья цель Шулимы: искать дальше, искать моих преемников.

— Иероним, Иероним.

— Вы столь отвратительно терпеливы, готовите оружие, не зная — придется ли вообще его применять, именно это или только пятое по счету, десятое, сотое, главное, чтобы было под рукой хоть какое-то, когда шанс предоставится; а тем временем натачивать его и чистить, чтобы не заржавело. А если я не захочу ждать? Ты меня здесь пленишь? Что? Соврала бы — и я бы тебе поверил. Можешь получить стратегоса, а можешь — послушного пса, но не обоих в единой Форме. Так на что ты рассчитываешь? О, без сомнения она — твое дитя, Мать Жестокая, отражение гораздо слабее, но точное. Я знаю вас. Я познал вас.

Ее кожа при прикосновении удивительно холодна; это нормальная температура человеческого тела, но на Луне удивляет, будто горячий лед.

— Подними голову. Взгляни вверх, разве тоска не стискивает тебе сердце при одном только виде? Ох, но ты ведь знал, что придется заплатить за каждый миг гордости.

Яростный осьминог крови атакует пирорыб, красная тварь мутит озерцо, эта вода уже не чистая, кровь стратегоса принимает в кружении антоса облик предсказания — и чей же это антос, кому предсказывает, к чему эта жертва?..

— А теперь иди, иди уже, потеряйся в Лабиринте.

Он идет.

* * *

Поскольку ритуал — сильнейшая из Форм, площадь была треугольной. Бестий выпускали с севера, танцоры ждали под южной стеной. Их натертые горячими маслами тела блестели в сверкании вечномакины, возводящей этот квартал Лабиринта. Господин Бербелек остановился на миг на второй террасе, под красными аэрозами сада, проплывающего как раз над площадью. Публика свистела и хлопала, когда танцоры перескакивали над тварями и перестраивались в новые фигуры, прежде чем твари успевали разогнаться снова. Играла музыка. Господин Бербелек нервно почесывал шрам на шее; прикосновение кируфы, даже сделанной из мягчайшего земного шелка и не застегнутой, раздражало распаленную кожу. Продавец жарблинов отступил с дороги, едва перехватив его взгляд. Господин Бербелек двигался в облаке холодного гнева; бездомные псы, о которых он даже не успевал подумать, чтобы отогнать их пинком, убегали, скуля, будто их уже пнули.