Акер Нумизмат медленно подошел к нему, положил искривленную артритом руку на плечо высокого мужчины.

— Спокойно, — прошептал старик. — Потихоньку. Все вернется. Ты вспомнишь. Слова в тебе, память в тебе, эстлос Иероним Бербелек — в тебе, он вернется. Пойдем.

Эстлос Бербелек дернулся во гневе. Дрожь охватила уже все его тело, достигла высшей точки резонанса. Бербелек еще несколько раз шевельнул губами и заорал:

— Сто девяносто четыре! Сто девяносто пять! Сто девяносто шесть! Что вы замерли? Пусть кто-нибудь меня осмотрит, Шеолом клянусь! Есть здесь у вас какой-никакой демургос сомы? Или хотя бы медик? Омиксос, в казарму, сейчас упаду с ног. Налей мне этого вина. Когда Ведьма возвращается в Лабиринт, послезавтра? И в чем там дело с этими часами? Ты, старик, как тебя зовут?

— Акер Нумизмат, господин, софистес Лабиринта, у твоих стоп.

— Теперь самое время для любезностей. Эстлос Иероним Бербелек, Стратегос Луны. Мне нужно сблевать, кажется, я там что-то проглотил, чувствую, как шевелится в желудке. Еще вина. Акер, расскажешь мне все, что вы о нем узнали, все, до чего сумели додуматься. А теперь отодвинься. Боги, что за дерьмо.

* * *

— Госпожа.

— Встань.

Встает.

Земля, зеленый лампион, висит здесь же, над Лабиринтом, над огнестенами и под спиральной вечномакиной, точнехонько напротив господина Бербелека; он встал, поднял голову, поднял взгляд и теперь моргает, полуослепленный. Это его раздражает, он кривится в гневной гримасе, подергивается в потоке сияния, будто пришпиленное к матовому полумраку насекомое.

— Спокойно. Покажись-ка мне. Да. Вижу, что и следа не осталось. Ты именно тот, кого мы искали, Иероним.

— Ты знаешь мою цену.

— Не бойся.

Господин Бербелек иронично смеется.

— Сядем. Я всегда любила озера — больше, чем потоки. То, что неподвижно, остается в большей степени собой, чем то, что движется. Ты хочешь охладиться? Это пуринический гидор, выпей.

— Уже пил.

— Ты сопротивляешься, это хорошо. Знаешь, это было первое, что обратило ее внимание.

— Шулимы?

— Да. Легенда о стратегосе, который сломил морфу сильнейшего кратистоса Земли. Ибо если некто такой вот не выстоит под арретесовой Формой, если не он нанесет удар кратистосу адинатосов — то кто?