Во-первых, целый ряд терминов, вошедших в современный язык с древнегреческого, Я. Дукай оставляет в их первоначальном звучании. Отсюда непривычные для глаза и уха современного человека «меканика» вместо «механика», «стратегос» вместо «стратег» и «Эгипет» вместо привычного «Египет».
Во-вторых, имена собственные и названия предметов и местностей, взятых из «варварских» языков, как правило, даются согласно звучанию этих последних («канджар», «джульбаб» и пр.).
В-третьих, мир романа переполнен терминами специфическими: теми, что коренятся в его (мета)физике, или неологизмами, обильно размещенными на страницах книги. Первые, как правило, имеют греческую основу — и понятны либо семантически, либо контекстуально («керос» — «воск», но и образность «впечатывания», «оттискивания» в нем внешней силы/сущности; «кратист» от «кратос», «силы» — согласно историкам-лингвистам, онтологическая черта человека, облаченного властью; «антос» — «цветок», но и, в переносном значении, блеск, сияние, то, что расходится от некоего центра).
Неологизмы представляли при переводе наибольшую сложность, хотя большая часть из них предполагает эдакий «семантический бэкграунд», намекающий на происхождение слова. Таковы, например, «бедведь» — зооморф, появляющийся после изменения медведя; «антропард» — гибрид гепарда и человека, «антропоса»; «перснии» — гибрид «перстня» и «персей», украшение, носимое на сосках груди.
(Справедливости ради замечу, что все эти сложности были актуальны и для читателя польского — дистанция между русским и польским языками не настолько уж велика, как может показаться с непривычки; польский читатель оказался даже в более сложном положении: оба издания «Иных песен» в Польше не имели примечаний — именно такова была принципиальная позиция автора.)
Сам Я. Дукай в одном из своих интервью говорил по поводу своих отношений с языком следующее: «