И уж тем более это относится к дочери сильнейшей из кратист.

Мать Шулимы рождена на Крите, она впитала в себя всю символическую аксиологию острова — и передала ее дочери. Образность Луны, власть над животными, символика змей, воды, колдовства — все это лежит в подложке событийной канвы, проявляется деталями и детальками, все это создает необходимый автору флёр богоподобия и отблеска седой древности, оттеняющий Шулиму. По сути, когда Шулима в середине книги признается Иерониму Бербелеку в своем происхождении, читателю остается только радостно вздохнуть и сказать: «А я знал, что это „ж-ж-ж“ — неспроста!»

Наконец, структура романа, соотношение отдельных его частей.

Первое, на что обращаешь внимание, — нумерация глав. Она опирается на греческий алфавит — это путь от «альфы» до «омеги» (не без привычно евангелических смысловых отсылок, кстати). Но в романе нет двух глав: между частями II и III, а также частями III и IV, «каппы» и «омикрона» соответственно, — и нет событий, к этим главам относящихся. Сам автор склонен объяснять это своего рода стилизацией под «погибшие произведения древнегреческой литературы», но нельзя не отметить, что подобный шаг и увеличивает достоверность текста. Он превращает текст из «сочинения-написанного-здесь-и-сейчас» в «рукопись-найденную-при-странных-обстоятельствах» (прием вполне знакомый читателю — вплоть до «Имени розы» У. Эко, «Дневника, найденного в ванной» Ст. Лема или «Отягощенных злом, или 40 лет спустя» А. и Б. Стругацких).

Но и отдельные главы романа — перемигиваются, отражают друг друга, не позволяя, тем не менее, говорить о закрытой, симметричной структуре. Главный герой проходит свой путь до финала, но мы не можем утверждать наверняка — движется ли он по замкнутому кругу или по спирали, восходящей или нисходящей. Начальная глава и первая глава IV части — обладают сходным антуражем, в первой и в последней части нас ожидают главы со сходным названием («Как Чернокнижник»), открытый, казалось бы, финал романа — отзеркаливает видение господина Бербелека, которым завершается первая глава, видение, которое мы, прочитав роман, можем посчитать пророчеством. Но окончательного ответа на вопрос «круг, спираль или прямая?» мы так и не получаем.

Впрочем, одно можно сказать с уверенностью: все сюжетные ходы и поступки героев выводимы не только из их образов, из того, что мы о героях знаем, но и из базовых физических и метафизических условий мира «Иных песен». В крови лунных жителей горит пирос, кратисты и кратистосы — плоть от плоти породившей их земли, эфир движется вечными круговыми эпициклами. Мир — это данность, о которой автор не забывает никогда. И если это не облегчает интерпретацию, то, по крайней мере, дает представления об ее правилах.