Джоан почувствовала, как внутри что-то сворачивается в тугой комок.

– Эй, не говори так.

– Я к тому, что рискую каждый день, и раз ты волнуешься за мою жизнь, то что теперь, заковать меня в наручники и держать дома?

– Я виню себя в том, что вовремя не очистила Фанленд от ублюдков, которые это сделали.

Дэйв улыбнулся:

– Вот так другое дело. В этом я тоже могу винить и тебя и себя. Беда в том, что мы не знали, что эта ее идиотская выходка приведет к смерти. Если, конечно, она мертва. Мы даже этого не знаем наверняка. Давай, нам лучше поскорее оказаться на променаде.

Они вышли из машины. Джоан смотрела на Дэйва, обдумывая, как лучше преподнести ему свой план.

– Мы обязательно выясним, кто это сделал, Дэйв. Мы припрем его к стенке… его или их. Мы обязательно узнаем, что они с ней сделали.

– Серьезно? И как же мы это сделаем?

– Вернемся сюда ночью. После закрытия. Я буду переодета.

– Использовать тебя в качестве приманки? Ни в коем случае.

– Мы должны это сделать. И ты это знаешь.

Джереми сидел, сгорбившись, за кухонным столом, подхватывая ножом из тарелки куски яичницы и бекона и с жадностью отправляя их в рот вместе с румяными тостами.

– Для человека с бодуна у тебя превосходный аппетит, – заметила мать.

Он ничего не ответил, только кивнул и запихнул в рот очередную порцию яичницы. До нынешнего дня он никогда не страдал похмельем, но слышал, что в его состоянии обычно воротит при одной мысли о еде. Он же, наоборот, испытывал зверский голод.

Оно и неудивительно: его рвало всю дорогу домой. Будешь тут голоден, подумал он.

– И все-таки я жду объяснений насчет вчерашнего.

Он осторожно взглянул на нее. Повернуть глаза значило перевести регулятор боли в голове на максимум.

– Я же извинился. Блин, чего тебе еще надо?