…Она почти не почувствовала боли. Просто мир кувыркнулся несколько раз, просто зажмуренные глаза широко открылись, а змеи обрели каменную твердость. Просто темнота стала не такой темной. Она могла видеть сквозь плотную ткань.

Он склонился над ней – черная, с красными сполохами отчаяния тень, поднял с земли сумку… с ней. С тем, что осталось после ее смерти. Вот только это еще не окончательная смерть! Только сейчас Никс поняла старуху! Это не смерть и не жизнь, это страшная мука не-жизни, когда невидимыми, несуществующими руками хочется разорвать кожу на лице, вырвать из глазниц глаза, избавиться от каменной тяжести змей. Но он обещал подарить ей покой. Он ведь любил ее когда-то…

Обещал. Любил. Но обманул… Сейчас, не живая и не мертвая, она была страшным, смертельным оружием для всего живого. А у него было много врагов. У богатых и влиятельных мужчин всегда много врагов. И он думает, он надеется, что она ему поможет. А пока он решил ее спрятать, надежно укрыть от чужих глаз. Надежно укрыть чужих от ее мертвых глаз.

Эту темницу в недрах острова она создала для себя сама. Она создала, а Димитрис воспользовался. На холодном каменном алтаре ее змеевласая голова смотрелась бы как произведение искусства. Если бы он снял с нее мешок. Но он не снял, он помнил ее предупреждение. Он видел, на что способна мертвая Медуза. Он оставил ее вот так, в темноте и сырости, как голову недозревшего козьего сыра. Оставил и ушел, не оборачиваясь. Он ушел, а она уже знала, что рано или поздно он вернется, чтобы превратить ее в смертоносное оружие. И когда этот момент наступит, она будет рада убивать…