Амос заботился о дочери, кормил ее, укачивал по ночам, если она плакала.

Время шло. Решено было поговорить с ним. Послали Бенно. Амос отказался открывать, и акробату пришлось прибегнуть к металлическим пластинкам. Когда дверь открылась, внешний вид Амоса произвел на Бенно ошеломляющее впечатление. Он тихо выругался.

Обрывки ткани, прежде украшавшей стены фургона, валялись на полу. Амос сидел на корточках, склонившись над Бесс. Волосы спутаны. Глаза запали. На руках остались красные царапины в тех местах, где он расчесывал кожу.

– А-а-а… Извини, – пробормотал Бенно. – Извини.

Он протянул Амосу руку, но тот ее оттолкнул. Бенно прислонился к стене, а затем медленно сполз по ней и уселся на пол. Амос повернулся к нему спиной.

Почти час они просидели в полном молчании. Наконец Бенно нарушил тишину:

– Ты не помнишь, каким был, когда только прибился к нам. Мы тебя почти не замечали, а потом ты стал появляться и – взмахнув рукой, акробат издал свистящий звук – исчезать. Ты был как пустой стакан. Я подумал, что ты не жилец на этом свете, а потом стал замечать тебя с маленькой лошадкой. Ты напоминал мне моего младшего брата. А еще ты всегда хорошо ко мне относился. Люди редко хорошо относятся ко мне. Я решил, что буду за тобой присматривать. Когда Рыжкова сделала тебя своим учеником, я не сомневался в том, что это очень хорошо. – Бенно, почесав затылок, уперся им в стену. – А потом появилась Эвангелина. – Амос так на него посмотрел, что озноб пробежал по коже акробата. – Рыжкова ее боялась. Она попросила меня за тобой приглядывать, защитить, если что.

Изо рта Бенно вырвался сухой смешок. Амос склонил голову набок.

– Я вот тогда думал, что же могло настолько напугать Рыжкову, что она от нас сбежала. Ну, я, значит, наблюдал за Эвангелиной, а потом я увидел, как она улизнула и река стала мертвой… А потом еще город… Извини.

Вновь запала тишина. Амос взял свою дочь на руки. Они сидели так несколько часов, пока узкие полосы света, проникающие сквозь щели в досках, окончательно не померкли. Бесс кашлянула, а потом чихнула.

– Ребенок слишком многого лишился, – проговорил Бенно, поднимаясь на ноги и открывая дверь фургона. – Слишком много лжи, а я невольно стал ее частью. Извини, дружище. Я разыщу ради тебя Рыжкову – вернее, ее дочь Катерину – и расскажу, что стряслось. Она вернется. Вы вновь будете работать вместе, а ты обучишь свою девочку. Я так и поступлю. Ты не будешь одинок.

Уходя, он прикрыл за собой дверь.

Бенно отправился в путь на рассвете.

Время Амоса было заполнено тайной работой. Бесс больше не плакала – более того, она не издала ни единого звука после той ночи, когда они вернулись с берега океана. Часами Амос сидел перед дочерью, стараясь вспомнить, как звучал голос Эвангелины, когда он прижимался ухом к ее груди. Когда же он пытался что-то сказать, изо рта у него вылетал лишь неприятный скрежет. Амос прижимал дочь к своей груди, надеясь, что стук его сердца возродит в ней звук, но ничего не помогало.