— Ну, сама, — Катя принялась сердито намыливать собственные локоны.

— С каких пирогов? Ты лучше сразу говори, я вить не отстану.

— Хорошее средство. Некоторые и монахи оным, я слыхала, не брезгуют на крайний случай. Ежели мысль-то воспарит в мечтаньях куда не надо, самое лучшее лекарство. Как глаза на лоб от боли полезут, мигом забудешь про зряшное.

— Вот оно что. — Нелли простояла сколько-то времени молча, наблюдая, как кудрявые волоса подруги, намокая, делаются прямыми. Затем воротилась к окну, отдавая дань новой своей привычке — по десять раз убеждаться, что Роман никуда не делся. Быть может, в России, дома, сие потихоньку пройдет. Через улицу, в окне маленькой кофейни видно было, что мальчик продолжает лакомиться сладким вареным тестом под названьем пуддинг. Только после она вновь подошла к подруге. — Значит не прошло у тебя… С Иеремией?

— Дитя ты малое, — Катя в свой черед укуталась в мягкое небеленое полотно. — Страсть все одно, что сорняк — крепко в сердце врастает, цепко держит. Ничего нету под луной необоримей любовной страсти.

— Но вить ты не поддашься? — спросила Нелли почти шепотом.

— Скорей горло себе перережу! — жестко ответила цыганка. — Слишком большие вещи на кону, нельзя проиграть.

— Нет, знаешь, не затем мы живы воротились от санкюлотов, чтоб ты сама себе горло резала. Дитя я иль нет, а я тебе вот что скажу, Катька. Ты сама сорняк сей поливаешь. Раньше по-другому нельзя было, иных печалей хватало, а теперь надобно с этим кончать.

— И как же мне прикажешь сие сладить? — Катя со злостью сушила волоса, нещадно их теребя. — Что-то я в толк не возьму.

— Не зря народ говорит — с глаз долой, из сердца вон, — ответила Нелли твердо. — Расставаться пора.

— Выходит тогда — и с тобою тоже.

— Выходит, Катька.

— Слушай, не могу я так, — теперь цыганка взволнованно ходила по не слишком просторной горнице. — С отцом ты только-только рассталась, а уж без Парашки теперь будешь — ровно пустой рукав. Не могу я тебя нынче бросить. Хоть до датчан провожу, а то до Питера.

— Да брось ты с глупостями, я дело говорю! — возмутилась Нелли. — В зеркало на себя глянь лучше, сколько тебе годов, нешто сорок?! Почернела вся. Очень мне нужно, чтоб ты на моих глазах изводилась. А я тебе еще скажу, теперь хуже будет. Санкюлоты-то они того, отвлекают от страстей чем-то не хуже горящей головешки. Нешто не так?

— Так, — вынужденно согласилась Катя.

— Ну а прочее — гиль! — Нелли взяла подругу за обеи руки. — Катька, надобно было мне в лихую сторонку ехать, я позвала, ты услыхала. В этом дружба, а не в том, чтоб слезы в обнимку лить. Да, тяжко мне теперь будет без Парашки да без батюшки, а в дому еще и без Филиппа втрое тяжелей. Но сие мое горе, мне его переживать. Я слажу. Все одно расстаться нам скоро, не так уж важно для меня, теперь либо через месяц. А против тебя нонче каждый день играть будет, на судне то посередь моря от любви мало мест прятаться. Я права, ты знаешь, что я права. Давай расставаться здесь.