В Скотланд-Ярде сэр Чарльз Уоррен ушел с поста комиссара, сменив его на заморский пост, и на его место заступил Калеб Крофт, старейшина с репутацией настоящего бандита. Лестрейд и Эбберлайн переключились на другие дела. В городе объявился новый маньяк, «теплый» убийца зверской наружности и поведения по имени Эдвард Хайд. Сперва он затоптал до смерти маленького ребенка, но потом поднял ставки, пробив сломанной тростью сердце «новорожденного» члена парламента, сэра Дэнверса Кэрью. Как только Хайда схватят, появится очередной убийца, а потом еще один, и еще…

Красный свет мерцал в экипаже, пока они пересекали Трафальгарскую площадь. Хотя полиция постоянно тушила костры, бунтовщики разжигали их снова. Деревянные щепки протаскивали чуть ли не контрабандой, в качестве топлива использовали даже предметы одежды. «Новорожденные», суеверно боявшиеся огня, не желали подходить близко. Около костров толпа боролась с констеблями, пока пожарная команда с некоторой неохотой пыталась раскатать шланги. Капитана Эйра Мэсси Шоу, знаменитого суперинтенданта Лондонской пожарной бригады, недавно уволили с должности, якобы потому, что тот отказался иметь дело с беспорядками на Трафальгарской площади; на его место назначили доктора Каллистрата, угрюмого уроженца Трансильвании с отсутствием заметного опыта или интереса к борьбе с пожарами, который, согласно донесениям, не смог занять свой кабинет из-за стопки прошений об отставке, скопившейся у двери. Женевьева выглянула из кареты посмотреть на костры, громоздящиеся вокруг каменных львов, языки пламени уже достигали трети высоты колонны Нельсона. Будучи изначально памятью о жертвах, погибших во время Кровавого воскресенья, теперь огни обрели свежее значение. Весть о новом восстании пришла из Индии. Сипаи выволокли сэра Фрэнсиса Варни из Красного Форта в Дели, привязали к стволу одной из его собственных пушек и выстрелили. Горсть старого железа и серебряных солей пробила ему грудь, потом труп бросили в огонь и сожгли до пепла и костей. Многие «теплые» британские военные и чиновники примкнули к местным восставшим. Согласно листовкам, информация в которых явно исходила из высокопоставленных источников, Индия открыто бунтовала, волнения также происходили в Африке и на восточных территориях.

Люди размахивали плакатами, выкрикивали лозунги. На стене красовалась надпись: «Джек по-прежнему потрошит». В газеты не переставали приходить письма, каракули красными чернилами, подписанные «Джек-Потрошитель». Их получала пресса, полиция, выдающиеся члены общества. Теперь в посланиях призывали «теплых» восстать против своих вампирских хозяев, а британских «новорожденных» — сопротивляться иностранным старейшинам. Где бы ни убивали вампира, «Джек-Потрошитель» брал вину на себя. Чарльз ничего не говорил, но Женевьева подозревала, что многие из этих писем шли из клуба «Диоген». Опасную игру затеяли в залах тайного правительства. Даже если в результате безумец станет героем, это служило цели. Для тех, кому Потрошитель казался мучеником, был Джек Сьюард, собственным ножом расправляющийся с вампирскими поработителями. Для тех же, кто видел в Потрошителе чудовище, существовал лорд Годалминг, высокомерный не-мертвый, избавляющийся от простых женщин, которых он считал мусором. История обретала иное значение при каждом пересказе, а Потрошитель — разное лицо. Для Женевьевы это всегда будет лицо Дэнни Дравота, с пальцами, кровавыми от чернил, который спокойно стоял, пока разделывали Мэри Джейн Келли.