— Будто ты не знаешь, скотина!

Я машинально вцепился в его руки, стараясь вырваться, мы возились молчком несколько секунд, неизвестно, чем бы закончилось единоборство, скорее всего, он бы меня задушил, ей богу, но тут дверь открылась и в комнату на четвереньках вбежала, даже не так, на четвереньках вползла маленькая девочка лет четырех. Она, с улыбкой смотрела на нас, не понимая, чего это два мужика схватились так крепко, будто не виделись сто лет. Улыбка была странная, радостная, но кривоватая, неестественная. Руки капитана разжались, резко опустившись на стул, он позвал: «Мать!». В комнату влетела женщина лет пятидесяти, подхватив девочку с пола, прижала к груди и удалилась, кинув на меня испуганный взгляд. Я присел, одной рукой массируя шею, другой схватил стакан и опрокинул его внутрь, теплая водка обожгла горло, заставив закашляться.

— Что с ней? — отдышавшись, спросил я, кивнув на дверь.

— Церебральный паралич.

— А с дочерью что?

— Что, что, умерла она на следующий день, как я вас на набережной тормознул, — запал у капитана иссяк, и от него снова повеяло холодным безразличием — Рапорт подал, кому-то надо с Машкой сидеть, жене до пенсии еще три года, а я свою уже заслужил.

— Такие дела, значит, — протянул я. Каждый раз, сталкиваясь лицом к лицу с чужим горем, свалившимся нежданно-негаданно, не находишь нужных слов, потому что любая фраза будет звучать фальшиво. — Черкни мне свой телефон, Николай Петрович, я позвоню.

Он не спросил — зачем, но впервые в его глазах промелькнуло некое подобие интереса по отношению ко мне.

* * *

Спускаясь по лестнице, я подумал, что вряд ли бестиарий имеет какое-то отношение к смерти дочери капитана — он был им безразличен, да и слабость человеческая к деньгам не заслуживает такого сурового воздаяния, чересчур жестокий принцип, так можно половину населения планеты истребить, не моргнув глазом. В любой же истории, что общей, что частной, полно совпадений, и каждый их толкует на свой лад — как выгоднее, проще, удобнее. Если капитан решил напрямую связать появление нечистой силы на набережной с прискорбным событием в своей жизни, да будет так, я ему в этом не судья и уж тем более не адвокат. Каждый несет свой крест, один — невесомый на шее, другой — пудовый на спине, согнувшись в три погибели под тяжестью ноши.

Согласно последней классификации Петруччо, капитана легко можно было отнести к разряду сволочей, но что-то решительно мешало это сделать, в глазах стояла кривоватая вымученная улыбка маленькой девочки, оставшейся на попечении Николая Петровича. Как говорят идиоты по любому случаю — не все так однозначно.