Китти — на другом краю кухни она смешивала какао в большой чашке — обернулась:

— Всё хорошо сейчас. Ни о чём не думай.

И глаза у неё большие и тёмные — такие, что испивают, поглощают в себя без остатка любую могилу, любую агонию.

Хорошо, что можно никуда теперь не идти, сколько бы ни продлилась ночь, когда бы ни наступило утро.

— Я убью её, — отчётливо проговорил Феликс. Горло на секунду снова сжалось, но он справился на этот раз, только прервался немного. — Пусть там все болтают, что достаточно, чтоб она ушла по закону. Но я клянусь, я убью Нонине. Так или иначе.

Китти бесшумно приблизилась, поставила полную чашку рядом с ним на стол. Запахло шоколадом.

— Выпей.

Она уже собиралась отойти, когда Феликс судорожно вцепился в её запястье:

— Но ты-то — ты не исчезнешь? Ты же всегда будешь тут, правда?

За ночью пришёл рассвет.

Феликс стоял у раскрытого окна, по инерции всматриваясь в серовато-белую даль. Утро не принесло изменений, только сделало вещи виднее и отчётливей. Теперь он глядел и понимал только, что от них нечего ждать больше.

В глубине дома пробили старые часы. Наверно, Сибилла завела их, чтоб оживить немного жилище.

— Феликс? — негромко позвала Китти. — Кажется, всё.

— Что всё? — он сделал вид, что не понял.

— Кажется, меня записали.

— С чего ты так решила?

— Я слышала, как бьют часы.

Феликс помотал головой:

— Я слышал, как бьют те. Это не они.