Все сразу пришло в норму. Она избежала приступа автоматизма, впервые одержав над ним победу. Может быть, ее закалили выпавшие на ее долю за последние месяцы испытания. Может быть, ей помогли стены этого дома, где она обрела поддержку друзей и единомышленников. Но, как бы то ни было, теперь она уже не сомневалась, что сможет одолеть этот загадочный недуг. Сковавшая ее память блокада давала все новые трещины. А страх перед встречей с правдой о событиях 6 июля уступил место боязни остаться в неведении.
Все еще дрожа, Джинджер повернулась лицом к друзьям.
Брендан Кронин, шатаясь, подошел к дивану и плюхнулся на него, тоже не в силах унять дрожь во всем теле. Красные круги с его ладоней исчезли, как и у Доминика Корвейсиса.
— Правильно ли я понял, что именно такой свет по ночам наполняет вашу спальню? — спросил Брендана Эрик Блок.
— Да, — подтвердил Брендан. — Такое случалось уже дважды.
— Но вы сказали нам, что это был
— Верно, — подтвердил Нед, — вы говорили, что это был удивительный свет.
— Именно так, — кивнул Брендан. — Но лишь отчасти... А как только он начинал краснеть, мне становилось жутко. Но поначалу мне всегда было легко и радостно.
Зловещий багровый свет и странный стук нагнали на Джинджер такой ужас, что она совершенно забыла о живительном лунном свечении, которое наполнило ее трепетным предчувствием чуда.
Доминик обтер о рубашку руки и сказал:
— Той ночью случилось и хорошее, и дурное. Мы жаждемправды о том, что произошло тогда с нами. Но вместе с тем мы со страху готовы... готовы со страху...
— Наложить в штаны, — мрачно договорил за него Эрни. Джинджер заметила, что даже Сэнди Сарвер при этих ловах нахмурилась.
* * *
Жоржа Монтанелла похоронила бывшего мужа, Алана Райкоффа, в понедельник, в одиннадцать утра. Сквозь тяжелые серые тучи, зависшие над Лас-Вегасом, наконец пробилось солнце, и сотни золотистых солнечных зайчиков заиграли в окнах домов, запрыгали по лужам на асфальте кладбища, радуясь своей недолгой свободе и дразня набегающие с запада облака. Прощальные слова были произнесены, гроб опущен в могилу и засыпан землей, и пришедшие проститься с покойным начали расходиться, щурясь от неожиданно ярких лучей солнца.
Помимо Жоржи и Пола Райкоффа, отца Алана, прилетевшего из Флориды, на кладбище было только пять человек. Не пришли даже родители Жоржи. Своим поведением Алан обеспечил себе тихий уход из жизни. Очень похожий в некоторых отношениях на сына, Пол Райкофф во всем винил Жоржу, держался отчужденно и с каменным лицом отвернулся от нее, едва траурная церемония закончилась. Отъехав от кладбища не более чем на милю, Жоржа прижалась к обочине и, заглушив мотор, разрыдалась. Она плакала не из-за утраты Алана или его страданий, но исключительно из-за окончательного крушения всех надежд, с которыми она связывала их отношения, сгоревшей любви, несостоявшейся семьи, рухнувшей дружбы, потерянных лет и недостигнутых целей. Она не желала смерти Алана. Но теперь, когда он умер, поняла, что ей будет легче начать все сначала, жить так, как она сама этого хочет. И, осознав это, она не пришла в ярость и не почувствовала угрызений совести, ей просто стало грустно.