— Нет, — ответил Махалалел. — Не Стерлинг. Слишком поздно просить за него, увы — у меня не осталось больше магии. Геката здесь, бодрствует — только она и осталась, кроме меня — но теперь она тоже всего лишь человек, как и остальные. Не заняты еще всего лишь две камеры, и нам нужно каким-то образом решить, кто из четверых уснет, а кто останется на смену, и с какой целью. Я, разумеется, возьму на себя заботу об этом маленьком мире, и смею надеяться, что вы оба пожелаете составить мне компанию, если же нет, то сумеете поменяться местами со спящими. Однако, вы оскорбили меня обвинениями, будто это я все устроил. Все было устроено судьбой, к которой я не мог приложить руку. Мы здесь лишь потому, что иного убежища не найти.

— Мне кажется, что мертвые лучше участвовали в этой убогой мелодраме, — проронил Харкендер. — Что за цель может быть — прожить тысячу лет — или десять тысяч — в состоянии спящего в люльке младенца? И что за цель оставаться бодрствующим, выполняя роль няньки при целой армии спящих, когда некуда пойти, нечего делать, а компания так убога?

«Убогая компания, вот как? — подумал Дэвид. — Что ж, может, и так, и он даже не спросил о судьбе Корделии! Не могу поверить, что он мог оказаться таким бесчувственным, пусть даже в моем сне!»

— Тело, которым ты обладаешь, довольно крепкое, благодаря умным машинам, построившим его, — сообщил ему падший ангел. — Оно может выдержать тысячи лет бодрствования, а сна — даже миллион. За миллион лет может произойти множество всего. Если ничего больше не выпадет на его долю, человек может наслаждаться чудесными сновидениями.

— Или кошмарами, — отрезал Харкендер.

Дэвид не мог справиться с нахлынувшей информацией о невероятном путешествии в невозможном мире. Слишком далеко он отошел от мира, в котором был рожден, от работы, которой посвятил свои семьдесят лет. Эта фантазия слишком чужда, слишком эксцентрична, чтобы иметь смысл. Нелегко найти нить, за которую можно было бы зацепиться. В отличие от его одиссеи к пределам пространства и времени, это оказалось путешествием в некую абсурдную реальность, лежавшую за пределами жизни, здравого смысла и разума.

«Я сейчас вроде воплотившегося ангела, упавшего с Небес, — думал он. — Полагаю, что я утратил всю надежду и возможность провести дальнейшее различение между сном и явью, реальностью и фантазией. Для Махалела приключение с воплощением было бы еще одним магическим шагом в карьере, всегда следующей логике снов, поэтому он может сыграть свою роль с энтузиазмом, независимо от всех нелепостей в этой фантазии, которая будто бы завершает историю человечества. Интересно — может ли для такого, как я, оставаться существенная разница между реальным и виртуальным мирами, между материей и воображением, между опытом плоти и призрачными полетами спящей души?»