Первое, что он сделал, приехав в Москву, – побрился, приоделся, вытряхнув на кровать из шкафа кучу своих смокингов, насовал во все карманы пачки баксов – он беспечно хранил дома наличку, набивал долларами шкафы, хоть Эмиль его и предупреждал: тебя ограбят!.. – на что Митя саркастически отвечал: гага северная птица и мороза не боится, – и двинул в игорный дом.

Он пошел в то самое казино на Тверской, где когда-то он появился впервые, обзаведясь миллионом убитой мадам Канда, где он напоролся на Лангусту, Боба и Пашку, и Пашка привел его к отцу, и все началось, закрутилось. В «Зеленую лампу».

Рулетка. Ее неистовое верченье. Эти руки, мечущиеся по зеленой глади сукна. Одно это ему и остается. Да, он преступник. Он игрок. Так не лучше ли окунуться в омут игры с головой. Не лучше ли играть и играть, хватать от жизни все, что в ней осталось. Бог, монастырь… Сухая корка хлеба… У Коти скоро повыпадут зубы. А он – уж лучше он будет жрать икру. И ананасы. И апельсины. И вгрызаться зубами в жареное мясо. Великий пост! Жизнь – не Великий пост. Жизнь – она всякая. Жизнь сама преступница, и она играет с нами, как преступник с жертвой, как кошка с мышью. И ударяет нас в бок ножом, и обезглавливает нас, если захочет. И кидает вниз с двадцатого этажа, и мы разбиваемся на тысячу кусков.

Он играл в казино как бешеный. Завсегдатаи пришли поглазеть на него, как на неистовое диво. Он выиграл много, еле унес деньги. А может, и ноги. Назавтра он пришел опять, опять играл рьяно, неистово, усмехаясь, скалясь в улыбке. Это был его праздник. Он оторвался. Он оттянулся. Он так давно не играл. Шарик рулетки прыгал и скакал по красному, по черному полю. Он старался забыть белое заволжское поле далеко за рекой, у подножья монастыря. Он хотел забыть снежное поле, по которому к нему шел Он, босой, улыбающийся, светлый. Все это детские сказки, старушечьи утехи. Кому нечем жить – тот живет Богом. А он еще молод. Он еще будет жить жизнью. И сам будет играть с ней в кошки-мышки. И сам будет крупье, будет бросать шарик и запускать волчок. И тасовать колоду. И сдавать карты. И когда выпадет черная карта – он побьет ее красной, кровавой.

Люстры тускло горели в табачном дыму под потолком. Зеленое сукно отсвечивало серым, мышиным, грязным. Он выигрывал все времч, напропалую. После игры он шел в кабак и заказывал вино, много вина, коньяки, лучшие блюда; вокруг него вились игроки, соперники, прихлебатели, собутыльники, и он всех поил и угощал. От него не убудет! Сегодня он – в выигрыше… В фаворе… Ах да, Фавор. Котя читал ему вслух из Евангелия – тоже отличный сюжет для живописца, Преображенье Господне на горе Фавор. В центре стоит Христос, во всем белом, как снег, по обе руки от Него – Моисей в ярко-розовом хитоне, пророк Илья – в небесно-голубом. Очень красиво. Если б он был иконописец, он бы обязательно такую картинку написал. И повесил бы в любом монастыре; а кстати, иконы ведь сейчас, хорошие иконы, дорого стоят?.. да, дорого, хорошие иконописцы живут совсем неплохо, ну, не как Митя, конечно, но по сравненью с повальной нищетой – зажиточно, крепко, сытно едят и пьют, детей выучивают… а не заделаться ли тебе, Митька, богомазом?!.. а зачем?.. делать тебе, что ли, нечего…