На улочке было безлюдно, и хоть я шел не оборачиваясь, мне показалось, что я слышу за собой шаги. В том смысле, что шаги не удалялись, а следовали за мной, как будто Людвиг повернул и пошел обратно. Значит, до него дошло, что это я. Я не решился оглянуться, чтобы это проверить, а завернул за угол и зашел в зал с игровыми автоматами. Не зная, как быть, я купил жетон и начал играть сам с собой в какую-то дурацкую игру, – я летел на каком-то снаряде и сбивал по пути всех, кто попадался. Вернее, мне следовало их сбивать, но я так занервничал, что они сбивали меня. Но мне это было безразлично, потому что краем глаза я увидел, что Людвиг тоже зашел в игорный зал и стоит в проходе, пытаясь найти меня в темноте.

Я понимал, что он в конце концов меня найдет, и не удивился, когда услышал его шепот:

– Гюнтер, это вы?

Я не повернул голову на его шепот, смутно надеясь, что, если я буду все отрицать, он поверит, что ошибся. Он снова повторил свой вопрос и затих у меня за спиной. Я продолжал играть, делая вид, что ничего не замечаю. Он стоял так тихо, что на секунду мне показалось, будто он ушел. Я закончил игру и двинулся к выходу – и тут он подкрался сзади и схватил меня за локоть.

– Ничего не выйдет, Гюнтер, – я знаю, что это вы.

Тут я обернулся и глянул ему в глаза «Простите?»

– Не притворяйтесь, я знаю, что это вы, – я ведь так вас любил!

Я вспомнил случай с тетрадью, – как он заплакал, размазывая слезы по лицу, – и понял, что он от меня не отстанет. Тогда я спросил, тихо, неприветливо:

– Чего тебе надо?

– Вы не хотите повидаться с ребятами?

Он, значит, все еще с ребятами, играет в сыщики-разбойники с полицией. Я чуть не забыл – его ведь тогда не арестовали. Нас перевозили на новые квартиры и мы были в разных машинах. Почему, собственно, его не арестовали? Почему нашу машину перехватили, а вторую – нет? Странно.

– Как ребята обрадуются, что вы вернулись!

Вернулся – откуда? Наверно, у них кто-то распустил слух, будто я скрываюсь за границей. Ну и прекрасно, пусть ребята продолжают так думать. Я пригляделся к нему внимательней – это уже был не тот юнец с пухлыми щеками, который донимал меня своей несносной любовью. Он отрастил усы, вытянулся и погрубел, щеки впали, в глазах то и дело вспыхивал лихорадочный огонь, – потому, наверно, я и не узнал его портрет на полицейском листке. Я потом вечером нашел его портрет, удивляясь своей забывчивости, но там имя у него было совсем другое, значит у нас он проходил под вымышленным. Тоже странно.

Мысли мои завертелись быстро-быстро. Теперь уже я взял его за локоть и сказал доверительно: