Возвращение в Каршталь без Клауса означало бы, что она теряет его навсегда. И не просто теряет, а оставляет в руках этой кривобокой уродины Хельки, навеки лишая его возможность вылечиться и стать таким, как все – нормальным и счастливым. Материнское сердце не позволяло Марте это сделать, но где еще искать сына оно тоже ей не подсказывало. Она ведь уже трижды обошла весь Нойштадт, заглядывая в каждую возможную щель, и даже успела вскочить в автобус, отвозивший туристов на экскурсию наверх, в замок. Там наверху, заручившись обещанием шофера, своего бывшего соученика, не уезжать без нее, Марта упросила фрау Штрайх впустить ее на минутку во двор и помчалась к свинарнику. Дверь свинарника была заперта, и свет внутри погашен, так что пришлось поверить фрау Штрайх, которую Марта всегда недолюбливала, что та своими глазами видела, как Клаус сел на велосипед и уехал.

Мимо проехал последний автобус, направляясь к своей конечной остановке на площади у ратуши. Марта знала, что он пробудет там не больше пяти минут. Она уже начала с трудом поднимать со скамьи свое налитое свинцовой усталостью тело, как до ее слуха донеслись протяжные, хрустально-пронзительные аккорды, будто где-то высоко-высоко в небе запели ангелы.

Инге

Инге

Инге стоило большого усилия не вскрикнуть, когда она узнала Карла в этом чем-то смутно знакомом незнакомце. Узнала не его черты и не его голос, а тепло его ладоней на своих плечах и запах его дыхания на своей щеке. И это было еще страшней, чем просто узнать его и поверить, что он жив. Потому что он был сильнее ее. На ее стороне были только отсутствующий Ури и неродившийся младенец, а на его – ее многолетняя и, как оказывается, не изжитая до конца привычка покоряться его рукам и его воле.

Первым делом нужно было сообразить, почему его новое лицо сразу показалось ей знакомым. Ведь у нее до сих пор просто не было случая взглянуть на это лицо, – или все же был? На задворках памяти шевельнулось и тут же исчезло видение из последнего часа экскурсии: тускло освещенная площадка лестницы, спускающейся в красный зал, а там, внизу, на окраине галактики обращенных на Инге глаз вспыхивает на миг чей-то убийственно знакомый взгляд. Вспыхивает, пронзает ее насквозь и тут же гаснет, так что она не успевает разглядеть источник. Но сейчас, словно на проявленной фотопленке, источник начал проступать из зернистого небытия: темный бобрик надо лбом, узкая полоска фатоватых усиков над слишком полной губой и твердый очерк подбородка.

– Я тебя видела внизу во время экскурсии, – произнесла она первое, что пришло на ум, простое, обыденное, воздвигающее преграду между ее покорностью и его властью над ней. – Значит, фрау Штрайх была права.