– Иосиф Рувимович, ваш заказ выполнен.

У Шахтера сразу отпустило внутри, одновременно ему до смерти захотелось дать хорошего пинка Михайле Валерианычу за его идиотские приемчики. Но Шахтер только огляделся по сторонам и, удостоверившись, что в окрестности нет ни одной живой души, даже халдейской, наклонился к Мише и тихо, но вполне разборчиво спросил:

– Как все прошло?

Миша тоже, в свою очередь, наклонился к Шахтеру и, уцепившись намертво взглядом за его глаза, так же тихо ответил:

– Хорошо. – И, все еще не отпуская тем же взглядом от себя Иосифа Рувимовича, добавил: – Клиент скончался в Центральной клинической больнице предположительно от прободной язвы. Впрочем, вскрытие покажет.

Если у Миши Яновского до сего момента и были чувства благорасположения и симпатии к Шахтеру, то в следующую же за этим секунду им пришлось бесславно улетучиться. Идя на сегодняшнюю встречу, Миша надеялся в первую очередь на то, что предположения, сделанные хозяином о возможном предательстве Иосифа Рувимовича, не подтвердятся. И только во вторую он думал о том, что ему, в самом нехорошем случае, придется взять на себя роль карающего правосудия.

Ёся, бледный как полотно, с детским ужасом смотрел на Михаила Валериановича. Такой поганки он не ожидал, не был к ней готов. Какая еще больница, какая язва? То есть никакого шума не будет, и прокуратура дело не заведет? Даже если контора по доброте душевной траванула Чистоплюева и вскрытие это докажет, то совсем не факт, что преступление непременно станут расследовать, а не спустят натихушку на тормозах. Во избежание, так сказать, скандала. Что же тогда получается? Что контора заказ выполнила, а его, Ёсю, утопила? Ему, дураку, надо было заранее обговорить способ ликвидации. Впрочем, о чем это бишь он? Тогда у Балашинского возникла бы масса вопросов и, что еще хуже, небеспочвенных подозрений. Ай да Ян Владиславович, ай да сучий сын! Но тогда получается, что Балашинский знал о подставе с самого начала? Не дай-то его, Иосифа Рувимовича, еврейский бог! Хотя беспокоиться об этом преждевременно. Может, добросовестный Ян Владиславович просто увлекся чистотой исполнения. Но зачем тогда этот адвокатский ублюдок целую ночь продержал его в клубе у себя на глазах?

Это «зачем», как и, впрочем, все остальные его мысли, так ясно читалось на лице Иосифа Рувимовича, что Мише уже не нужны были иные доказательства его вины. Он лихорадочно принимал решение.

Решение же Миши было достойно не мальчика, но мужа. Свернуть Шахтеру шею тут же в клубе, попросту в дружеском объятии пережав артерию, тем самым имитируя сердечную недостаточность, труда не составляло. Уйти, утечь после исполнения приговора для Миши тоже не являлось проблемой. Но он отбросил такой способ действия как недостойный своего статуса. Иезуитская школа хозяина дала себя знать. Месть будет полновесной и утонченной, кара – виртуозной в своем исполнении, пусть и немного растянутой во времени.