Аполлинарий Игнатьевич при знакомстве тогда профессионально заподозрил неладное, как был все же лицом должностным и из карающего ведомства. Про себя решил, что твердо даст новому знакомцу понять – взяток не берет и брать в будущем не намеревается. А с Иришкой уж потом как-нибудь объяснится, она баба добрая и не вредная. Но Михаил Валерианович ничего такого не предлагал и даже намеком не озаботился, словно подполковники с Петровки в его друзьях числились пачками. «Рад. Очень рад. Знакомству», – только и сказал да руку пожал и больше уж конкретно к Аполлинарию Игнатьевичу не обращался, а как бы разговаривал с ним и с Иришкой одновременно. Да и то недолго. Дело-то было в ресторации, на двадцать третье февраля, не до разговоров, когда закуска стынет.

Однако попович о знакомстве не напоминал и впоследствии, хотя обмен визитками и состоялся. Ни лично, ни косвенно, через Ирочку. Выходило, что Курятников Михаилу Валериановичу ни за чем не был нужен. Аполлинарию Игнатьевичу в какой-то момент сделалось чуть ли не обидно. Неужто же он такая шестерка в колесе, что людям сильным и вращающимся около не до его «скромной» фигуры? Но адвокат Михаил не звонил и никаким другим образом не объявлялся, дружка-наркомана с кичи вытащить не просил. Не то чтобы Курятников бросился вытаскивать или помогать хоть советом, но само обращение и последующий отказ с благородным негодованием очень бы не помешали Аполлинарию Игнатьевичу покрасоваться своей принципиальностью в Ирочкиных глазах. Но к услугам, оплачиваемым и деликатным, его никто не призывал. И в какой-то момент уязвленный Курятников не выдержал. Спросил у Иришки, отчего ее юридический куратор воротит от Курятникова нос, мог бы и привет передать, благо с Ирочкой видится почти что каждый божий день.

Пожелания его определенно дошли до адресата. И был получен ответ на ожидания. «Как дела?» и «Как здоровьице?» и вообще «Как оно, ничего себе?». И предложение при неопределенном случае попить пивка. Да еще плюс извинения, что оторвали от дел. Курятников извинения принял и насчет пивка не возражал. А вскоре и случай определился. На Ирочкин собственный день рождения, в аккурат пришедшийся на июнь, на самое его начало. Стало быть, по гороскопу богине выпадали в зодиаке двуличные Близнецы, но Курятников к астрологии и ее приговорам относился скептически, в предписываемые звездами характеры не верил. Оттого к празднованию отнесся с почти юношеским энтузиазмом: выкроил из блохи кафтан. То есть «удачно» заначил копеечку с милицейского своего содержания. На настоящий подарок, понятно, Аполлинарий Игнатьевич не замахивался, не с его доходов, но на памятный пустячок средствами располагал. Презенты в виде парфюмерии отпали сразу: у богини французские флаконы имелись в количестве, достаточном для ежедневного мытья полов. А Курятников совсем не хотел, чтобы его подарок, пусть и скромных достоинств, затерялся в рутинном однообразии. После продолжительных и старательных размышлений был куплен симпатичный плюшевый щенок, рыжий и ушастый, размерами не мелкий. И сделанный не где-нибудь в Китае, а всамделишное бундесовое изделие, если, конечно, верить этикетке. Что хотел Аполлинарий Игнатьевич объявить своим подарком, он до конца не знал, но полагал ему некоторое скрытое значение, наводящее мысли на определенные параллели. Щенок, кстати, вышел удачным, обжился на расшитом шелком покрывале той самой необъятной кровати, бывал частенько треплен за уши и целован хозяйкой в пластиковый носик.