– Никаких «но»! Под мою личную ответственность.

– Слушаюсь. – Лейтенант исподлобья взглянул на Всесвятского, и во взгляде этом, кроме неприкрытой насмешки, тот прочитал явственное удовлетворение, словно некая намеченная цель была достигнута.

Шахов и Всесвятский вышли из здания управления и остановились во дворике. Стояла глубокая ночь.

– Тишина-то какая! – с мечтательными интонациями в голосе заметил Шахов.

– Какая же это тишина? – отозвался Всесвятский, прислушиваясь к ровному гулу от тысяч работающих механизмов, узлов, агрегатов. Гул этот переходил в некий ритм, сродни музыкальному. Словно громадный оркестр исполнял современную индустриальную мелодию, протяжную и монотонную, но одновременно завораживающую своей мощью и глубиной.

– А мы и внимания не обращаем, – задумчиво произнес Шахов – Привыкли.

С горы был хорошо виден весь промышленный гигант, сверкающий миллионами огней, мерцающий вспышками электросварки, озаряющий полнеба всполохами огня от разливаемого в ковши расплавленного металла.

– Грандиозно! – воскликнул Всесвятский, и непонятно было, чего в голосе больше: восторга или иронии. – Триумф индустриализации!

– Да, впечатляет, – отозвался Шахов. – Такое ощущение, словно завод стоит на этом месте века, а ведь всего несколько лет назад здесь была голая степь и почти полное безлюдье. Все это содеяно руками людей… Наших советских людей! – с пафосом добавил он.

Всесвятский промолчал.

– Вы как будто не согласны? – В голосе Шахова послышалась чуть заметная настороженность.

– Отчего же? Согласен. Но какой ценой воздвигнут этот молох и какими методами? Насилием и рабским трудом.

– Неправда, – запальчиво сказал Шахов. – Энтузиазм тоже имеет место. Трудовой порыв…

Он оборвал свою речь, достал из кармана расстегнутого френча пачку дорогих папирос «Герцеговина Флор».

– Угощайтесь, Николай Николаевич.

Оба закурили.

– Куда сейчас? – поинтересовался Шахов.

– Не знаю. Наверное, на Шанхай.

– Далековато. Общественный транспорт уже не работает. А пешком заблудитесь с непривычки. Да и не советую ходить по ночам. Народишко здесь тертый, а ваш саквояж привлекает внимание. Может, переночуете у меня?

– А не стесню?