Брат Эрхбог вдруг остановился и, ткнув в нее пальцем, зловещим шепотом вопросил:

— Зачем ты мне лжешь?

Отклик его настолько отличался от ожидаемого, что Ранегунда растерянно заморгала.

— В чем же я лгу? — озадаченно спросила она.

Он указал на ее ногу.

— Думаешь, я не вижу? Ты бегаешь так, будто твое колено естественным образом обрело должную крепость, но это ложь, бесстыдная, наглая ложь! У тебя там приспособление, которое смастерил инородец! Ты полагаешь, оно тебе служит, но заблуждаешься, ибо сама теперь служишь ему. Почему ты решила, что я ничего не замечу? Почему ты вообразила, что я не расслышу издаваемый им мерзкий звук? — Брат Эрхбог тяжело задышал и плюнул на мостовую. — Я еду к усопшим лишь потому, что этого требует от меня Христос Непорочный, а вовсе не по твоему повелению. Тебе вообще нельзя ко мне подходить, и, если ты утратила целомудрие, я потребую, чтобы тебя утопили. Следуя указаниям инородца, ты ставишь его впереди Христа. Я это зрю и печалюсь!

Он отвернулся от нее и продолжил свой путь, подскакивая и размахивая руками.

Ранегунда осталась одна, пребывая в полном ошеломлении. Ей хотелось одновременно и взвыть от ярости, и кинуться за монахом, бормоча оправдания, и снять поскорее с ноги обруганную растяжку, которая теперь жгла ей кожу. Она стояла в узкой полоске света между домами для семейных солдат и вновь ощущала себя потерянной и одинокой.

Вскоре отряд конников проскакал мимо равнодушных рабов, тут же принявшихся закрывать за уехавшими ворота. Брат Эрхбог был привязан к седлу крупного мула, Руэль и Клевик восседали на массивной рыжей кобыле, морда которой напоминала поварской широкий черпак.

Ранегунда смотрела им вслед, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей казалось обидным, что ее оставили в крепости, но взяли при этом монаха и увальней-лесорубов, с другой — она была благодарна бравому капитану за решительность, с какой тот отстранил ее от поездки и тем самым, возможно, уберег от непоправимой беды. Датчане и впрямь с особенной рьяностью охотятся за саксонками, и всем известно, что они потом с ними творят.

Герент, которого оставили командовать шестнадцатью караульными, понял, что с ней творится, и потому счел нужным сказать:

— Ты правильно поступила, герефа. Лучше тебе быть здесь — на случай атаки тех, кто напал на бандитов в лесу.

Она перекрестилась.

— Молю Господа, чтобы до этого не дошло.

Герент важно кивнул.

— Я тоже, герефа. Но мы должны быть готовы.

— Да, — ответила Ранегунда. И повторила: — Конечно, должны.

Вторая половина дня тянулась невыносимо медленно. Работы шли как в крепости, так и в деревне. Женщины выгнали на скошенный луг коз и овец, Удо с четырьмя подручными кровельщиками латал крыши изб. Лесорубов, правда до выяснения всех обстоятельств жуткой истории в лес не пустили, и они занимались ремонтом рыбацких лодок, время от времени поглядывая на запертые ворота и прислушиваясь, не раздастся ли топот копыт.