Жан Марк с трудом усмехнулся.

— Пшеница на песках не растет, — сказал он. — Взгляните на цвет почвы в пойме.

Мадлен помолчала, потом еще раз кивнула.

— Да, плодородный слой черный, но пустыня обширнее.

— Обширнее, — равнодушно пожав плечами, ответил Жан Марк. — Впрочем, название можно трактовать и по-иному. То, что сгорает, становится черным, а эту страну сжигает солнце.

Мадлен очень хотелось поспорить, но благоразумие одержало верх, и она прекратила дискуссию.

— Что вы намерены предпринять в отношении вещиц, переданных Бондиле? Или вы пока не решили?

— А что я могу? — в отчаянии спросил Жан Марк. — У меня нет возможности открыто бросить ему вызов. Ни здесь, ни во Франции, ни где-то еще. Мне остается лишь терпеть и надеяться на благоприятное стечение обстоятельств, хотя я ума не приложу, откуда бы ему взяться. Поведение Бондиле перечеркивает все мои усилия чего-нибудь здесь добиться. С тем же успехом я мог прозябать и на родине, преподавая латынь и греческий сынкам торгашей. Я бы очень хотел вывести Бондиле на чистую воду, но какой суд поддержит меня? — Жан Марк прикрыл глаза рукой. — Повторяю: я не хочу даже думать об этом. Если он вдруг что-то прознает, мне точно несдобровать. Я буду уволен без надлежащих рекомендаций, а значит, и без перспектив устроиться где-либо вновь. — Молодой человек подобрал с земли камешек и отшвырнул, глядя, как тот исчезает в песке.

Мадлен принялась вырисовывать на песке иероглифы. Бутоны папируса, анх, змея, закрытый глаз, сокол и зигзагообразная линия, соединяясь, образовывали одно из имен дорогого ей человека.

— У меня готова новая монография, — заметила она словно бы вскользь. — Брат Гюрзэн доставит ее в Каир и передаст на корабль, принадлежащий одному моему родственнику. — Мадлен вновь взглянула на иероглифы. — Бумаги дойдут до Франции без помех.

— А потом? — В тоне Жана Марка звучала ирония. — Что будет с ними потом?

— Их опубликуют, — уронила Мадлен, с удовольствием отмечая, что собеседник сражен ее заявлением. — Не в каком-нибудь академическом, но тем не менее во вполне авторитетном издательстве. Издатель француз, по политическим соображениям проживающий в Бельгии, в Генте.

— Голубая кровь, — хмыкнул Жан Марк.

— Как и у некоторых его сотоварищей, — спокойно согласилась Мадлен. — Из тех, что не награбили, а унаследовали свои состояния. Это просвещенные и достойные люди, обладатели известных всему свету коллекций и обширных библиотек. У них, несмотря на непрочное политическое положение, весьма прочная репутация.

— И эти люди готовы опубликовать вашу работу? — с нескрываемым сомнением произнес Жан Марк. — Монографию какой-то там исследовательницы египетской старины?