Сегодня ему опять было восемнадцать, и он полулежал на огромных качелях перед крыльцом дома в Санта-Ане, где родился и вырос. Он потихоньку раскачивался на качелях и снимал с яблока, которое собирался съесть, кожуру, и это все, но соя был замечательным, наполненным ароматами и ощущениями в тысячи раз более возбуждающими, чем если бы он представлял себя в гареме, окруженным раздетыми донага красавицами.

– Мистер Лоффман, проснитесь.

Он решил не обращать внимания на этот голос, так как хотел побыть один на качелях. Глаза его неотрывно следили за витой спиралью снимаемой с яблока шкурки.

– Да просыпайся же ты наконец, старый соня. Ему хотелось так очистить яблоко, чтобы лента кожуры снялась целиком.

– Да ты что, снотворное принял, что ли?

К огромному недовольству и разочарованию Лоффмана, крыльцо, качели, яблоко и нож, которым он снимал с яблока кожуру, растворились во мраке. Он снова был у себя в спальне.

Едва пришел в себя, Лоффман понял, что находится в комнате не один. Рядом с кроватью, едва различимый в темноте, стоял кто-то призрачный.

Хотя Лоффман ни разу в жизни не становился жертвой преступления и жил в одном из самых безопасных с этой точки зрения районов, с возрастом у него возникло и укоренилось ощущение своей уязвимости и незащищенности. И потому рядом с постелью, около лампы, он всегда теперь клал заряженный пистолет. С колотящимся от страха сердцем он протянул к нему руку и в темноте стал шарить по холодному мрамору французского, XVIII столетия, украшенного золоченой бронзой шкафчика, служившего ему ночным столиком. Пистолета на месте не было.

– Простите меня, сэр, – прозвучал из темноты голос незваного гостя, – что напугал вас. Успокойтесь, пожалуйста. Если вы ищете пистолет, я сразу его приметил, как только вошел. Теперь он у меня.

Незнакомец не мог увидеть пистолет, не включив свет, а свет обязательно разбудил бы Лоффмана. В этом он был настолько уверен, что продолжал безуспешно шарить подле лампы.

В горло ему ткнулось что-то холодное и тупое. Он дернулся от него, но холодный предмет неотрывно и настойчиво следовал за ним, словно его призрак-мучитель мог видеть в темноте. Сообразив, что это был за холодный предмет, Лоффман замер от ужаса. Дуло пистолета. Прямо у его кадыка. Затем дуло медленно поползло вверх, к подбородку.

– Стоит мне нажать на курок, сэр, и ваши мозги разлетятся по всей подушке, но мне нет нужды причинять вам боль. Если вы согласитесь помочь мне, я вас и пальцем не трону. Я хочу получить от вас ответ всего лишь на один вопрос.

Если бы Роберту Лоффману действительно сейчас было восемнадцать лет, как в лучших из его снов, он не так трясся бы за остаток отпущенного ему времени, как в семьдесят, хотя теперь его оставалось значительно меньше. Он готов был цепляться за жизнь с упорством и настойчивостью древесного клеща. Он ответит на любой вопрос, сделает все, что ему прикажут, даже если это пойдет вразрез с его гордостью и достоинством. Он попытался выразить эти чувства призраку, прижимавшему пистолет к его подбородку, но вместо этого пробормотал что-то невразумительное, изрыгая потоки совершенно бессмысленных звуков.