Когда он отступил на шаг, она бросилась к нему. Вскинула правую руку и попыталась полоснуть его по лицу, скорее всего, скальпелем.

Лезвие, блеснув в красном свете, по дуге прошло лишь в двух дюймах от глаз.

Он рывком ушел в сторону, затем, шагнув вперед, схватил ее за правое запястье.

Скальпель в левой руке, о котором он не подозревал, вонзился в его правое плечо. В этом ему повезло. Крупно повезло. Она могла не ткнуть скальпелем, как ножом, а полоснуть по горлу, вскрыв одну или обе сонные артерии.

На рану он внимания не обратил. Вместо того чтобы пытаться разоружить ее, когда внезапно она начала плеваться и визжать, как тасманский дьявол, подсек ей ноги и одновременно оттолкнул от себя.

Падая, она не выпустила скальпель, потащив его за собой. Плечо пронзила острая боль.

Ной выхватил короткоствольный револьвер 38-го калибра, который держал в кобуре на пояснице под гавайской рубашкой. Конечно, пускать в ход оружие не хотелось, но еще меньше его увлекала перспектива превращения в исполосованную скальпелями рождественскую индейку.

Он ожидал, что Синсемилла тут же прыгнет на него, чтобы вновь добраться до лица или тела, но она удивила его: отбросила скальпели и отвернулась. Потом направилась к комоду, он же попятился к двери, опасаясь, что она достанет из ящика пистолет или револьвер. Достала она пузырьки с таблетками, начала что-то бормотать. Некоторые выскользнули между пальцами на пол, другие она сердито отбросила, полезла в ящик за новыми пузырьками, наконец нашла нужный.

Словно забыв про Ноя, залезла на кровать, устроилась на мятых простынях, среди вырванных из книги страниц, скрестила ноги, напоминая девушку, ждущую подружек, чтобы поболтать перед сном, откинула голову, весело рассмеялась. Открывая пузырек с таблетками, напевно заговорила: «Я – озорная кошечка, я – летний ветерок, я – птичка в полете, я – солнце, я – море, я – это я!» Одну таблетку оставила на ладони, остальные сбросила на простыню. Наконец посмотрела на Ноя.

– Иди, иди, Луки, беби, тебе здесь больше нет места. – И, словно и не пускала ему кровь, замотала головой из стороны в сторону, отчего волосы упали на лицо, и запела вновь: «Я – озорная кошечка, я – летний ветерок, я – птичка в полете…»

Пятясь, Ной ретировался в ванную, не отрывая глаз от двери, выставив перед собой револьвер, который держал в правой руке, левой проверяя рану на плече. Болело сильно, но терпимо, рубашка окрасилась кровью, но последняя не хлестала струей, а следовательно, артерию скальпель Синсемиллы не задел. Значит, в худшем случае ему грозило нагноение раны, при условии, что он сможет выйти из дома на колесах живым.