Ворота уже совсем рядом, но охранника Ли не было видно, а сами ворота плотно закрыты… Картер рассчитывал, что лимузин сможет их пробить. Он до отказа выжал газ, вжался спиной в сиденье, руки намертво впились в рулевое колесо и… машина врезалась в ворота. Скрежет металла, голубые искры посыпались от замка, и обе створки распахнулись. Лимузин вылетел из ворот. Его развернуло на площадке перед входом, взвизгнули шины, но Картеру удалось удержать контроль над управлением. И вот он уже несется вниз по склону холма.

Здесь что, нет подушек безопасности? Но он тут же вспомнил, что это бронированный автомобиль и сделан он с учетом того, что ему, возможно, придется пробивать барьеры и препятствия. Подушка безопасности в этом случае могла бы просто обездвижить водителя. Машина аль-Калли была способна преодолеть любую преграду и мчаться дальше как ветер.

Впрочем, в этот момент Картер хотел от нее только одного — чтобы она помогла ему пробраться через этот сюрреалистический пейзаж. Облака в небе приобрели жутковатую красную окраску, воздух приобрел горьковато-кислый привкус гари, ветви пальм шуршали над головой, словно сухой пергамент, а Картер мчался к жене и сыну. Он на большой скорости ехал вниз по извилистой дороге, мельком отмечая, как из ворот и гаражей поспешно выезжают десятки машин. На протяжении всего пути к городу он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Он поступал вопреки старой поговорке: не оборачивайся, иначе тебя непременно кто-то станет преследовать. Он знал: в то, что осталось позади, все равно никто никогда не поверит. Хотя, судя по скорости, с которой распространялось пламя, и его силе, там, позади, вряд ли вообще останется что-то или кто-то.

ГЛАВА 42

ГЛАВА 42

Он никогда не был особенно верующим. А Бога, если он когда и думал о Нем, представлял в виде старца на облаке, у которого ему однажды придется просить прощения. Но теперь, завернувшись в огнеупорное одеяло с асбестовой пропиткой и глотая горячий, как в печи, воздух, сжигающий вокруг все живое, Садовский молился Ему со всей истовостью и рвением средневекового монаха. Он отчаянно и жадно глотал кислород, оставшийся в спальнике, старался как можно дольше задерживать дыхание, но все еще не был уверен, сможет ли выдержать огненную атаку. Еще повезло, что он лежит на выгоревшей траве, а поблизости нет кустарника, который может заняться пламенем. Огонь волнами пролетал над ним в поисках новой подпитки.

«Господи, пожалуйста, не дай мне здесь умереть! Я не хотел, чтобы Тейт погиб там, я бы обязательно впустил его в машину, клянусь. Да и в Грира я стрелять не собирался, хоть этот гад этого и заслуживал. А люди, которых я убил в Ираке… ну так то была война, а они были мусульманами. Они в Тебя не верили или же верили в какую-то другую искаженную версию Тебя, неправильную. А потому я не считаю, что это такой уж грех, как бы Ты на это ни смотрел. Не грех убить кого-то, кто первым хочет убить тебя».