Михаил снова стал напрягаться и, когда мозг его прояснился после первоначального исступления, начал сознавать, что есть многое такое, чему следует поучиться, о чем монахам и не снилось.

Их губы встретились и замерли. Олеся укусила его за язык и губы, затем взяла его ладони и положила их на свои груди, а потом раздвинула бедра и опустилась на него. Они соединились, он ощущал, как пульс его бился во влажном тепле. Бедра Олеси начали медленное ритмичное движение, которое постепенно увеличивало силу и интенсивность, глаза ее уставились в его глаза, а ее лицо и груди заблестели от пота. Михаил был учеником, схватывающим все на лету; он тоже стал раскачиваться, все глубже проникая в нее в ответ в такт ее движениям, и, когда их взаимопроникновение стало жестче и более нетерпеливым, Олеся запрокинула голову, ее золотистые волосы каскадом рассыпались по плечам, и вскрикнула от радости.

Он почувствовал, как она вздрогнула; глаза у нее были закрыты, а губы издавали нежные стонущие звуки. Она подставляла свои груди под его поцелуи, бедра ее совершали мелкие круговые резкие движения, и тут Михаила опять охватила такая же неконтролируемая напряженность. В тот момент, когда его мышцы почти свело и кровь яростно забилась в нем, дар его сущности излился во влажную теплоту Олеси. Он расслабил мышцы, суставы его ломило от внутреннего жара. Начни даже сейчас небеса падать на его голову синими глыбами — он бы не шелохнулся. Все ощущения были ему незнакомы, он был словно бы в неведомом краю, но в одном он был уверен: все это ему нравилось, очень нравилось. И он хотел бы вернуться в нее, по возможности так скоро, как только удастся.

Он опять был готов, быстрее, чем мог бы надеяться. Тело к телу, он и Олеся катались по мху из тени на солнцепек. Теперь она была под ним, ее ноги над его бедрами, и она смеялась над выражением его лица, когда он опять погрузился в нее. Эта глубина была лучше, чем глубина пруда: он не мог найти у Олеси дно. Солнце жгло их, от его жара кожа их была мокрой, и оно сплавило их вместе. Оно выжгло также последние следы стыдливости Михаила, и он стал отвечать на ее телодвижения уверенно и с силой. Ее бедра сжимали его бока, рот ее втягивал его язык, спина его выгибалась, когда он входил в ее глубины.

И когда их тела опять устремились через напряжение к высвобождению, все произошло без предупреждения. Светлая шерсть заструилась по животу Олеси, по бедрам и рукам. Рот ее был раскрыт, глаза блуждали от удовольствия, и Михаил уловил ее звериный острый дух. Этот запах разбудил в нем волка, и черная шерсть пробилась на его спине, под ее вцепившимися пальцами. Олеся скорчилась и стала менять облик, ее зубы в улыбке удлинились в клыки, красивое лицо приобрело другую форму красоты. Михаил, все еще продолжая процесс совокупления, тоже дал себе волю; черная шерсть появилась на его плечах, руках, ягодицах и ногах. Их тела охватили корчи страсти и боли, и они перевернулись и согнулись так, что тело, становящееся черным волком, вскарабкалось на появляющуюся светлую волчицу сзади. И в миг, предшествовавший моменту окончания превращения, Михаил задергался, потому что семя его вышло в Олесю. Его обуяло радостное удовлетворение, и он запрокинул голову и завыл. Олеся присоединилась к его пению, их голоса слились в гармонии, сбились с единозвучия и снова соединились: еще одна форма любви.