И, конечно, не таким образом.

Могенс попытался отрешиться от этих мыслей, а добился этим совсем противоположного. Воспоминания прошлой ночи были все еще в провалах и трещинах, как он полагал, не случайно — просто его подсознание защищало разум от самых жутких картин, чтобы не разрушить его. Только вдруг с отчетливой ясностью он вспомнил пронзительный крик Бэтти Пройслер и выражение совершенного отчаяния на ее лице, когда нелюдь схватила и потащила ее.

И зачем только она спустилась туда, вниз! Боже милостивый, самое смешное во всем случившемся — это то, что она лишилась жизни из-за чашки кофе для них!

Если бы она послушалась!..

Пожалуй, в этом единственном пункте Грейвс был прав, пусть даже способ, которым он приводил свои аргументы, был в высшей степени презренным. Да, никто не просил мисс Пройслер прошлой ночью спускаться под землю. Никто не просил ее последовать за ним, Могенсом, сюда из тихого Томпсона. Хотя нет, не «последовать», а «преследовать» вплоть досюда, поправил он себя с долей иронии. Никто не советовал ей оставаться здесь после всех начавшихся жутких событий.

— Я не виноват, — сказал он, обращаясь к привидению Дженис, которое по-прежнему стояло в тени и смотрело на него шакальими глазами.

Вроде бы, переложив часть вины на мисс Пройслер, он испытал облегчение, пусть и знал, что это самообольщение долго не продлится. Но сейчас ему была нужна ясная, как никогда, голова, чтобы преодолеть все это.

— Я не виноват, слышишь? — крикнул он. — Я ее предупреждал.

Привидение Дженис издало тихий, будто разочарованное ворчание, звук и растаяло, а позади него раздался голос:

— Профессор?

Могенс так вздрогнул, что у него сразу же пошла кругом голова, и надо было опереться, чтобы не потерять равновесие. Он не слышал ни как открылась дверь, ни как вошел Том. Мальчик стоял в двух шагах позади него и смотрел на него взглядом, выражавшим смущение и озабоченность. Под мышкой он держал узелок, а в руках — поднос, покрытый чистейшей салфеткой.

— Профессор? — спросил он еще раз. — С вами все в порядке?

Могенс не рискнул покачать головой, а только с признательностью посмотрел на него. Том в свою очередь обвел взглядом комнату и осторожно спросил:

— А с кем вы разговаривали?

У Могенса так и вертелось на языке огрызнуться: «Ни с кем!», и тема была бы исчерпана. Том бы понял. Но вместо этого он едва слышно ответил:

— Ни с кем, Том, кого ты смог бы увидеть.

Он проковылял мелкими шажками к кровати и присел на краешек. Его сердце выбивалось из груди, и, когда он наклонился за одеялом, чтобы прикрыть свою наготу, его руки так дрожали, что он не смог бы поднять его, даже если бы его руки и не были бы спеленуты. Несколько шагов так утомили его, словно он поднялся на крутой откос по горной тропе.