Еще раз.

Желтый-зеленый-синий-алый-серебряный…

А он бил и бил. Пока не исчезли цвета, пока не осталась только тьма, кромешная тьма, лежащая за пределами вселенной.

Но я ощущал не боль, а будто какой-то мощный насос работал у меня в затылке.

66

66

Этот серый держал Кейт, охватив лапами ее запястья. Он приподнял ее над землей, и она беспомощно дрыгала ногами в воздухе. И только плакала: “Не трогай ребенка, ребенка не трогай!”

Серый склонил гривастую голову набок, изучая только что пойманный образец человека.

– Ребенка… ребенка не трогай!

Огромные глаза, красные как кровь, глядели ей в лицо. И снова склонилась набок голова – как у собаки, когда она что-то слышит. Кровавые глаза мигнули, будто серый обдумывал новую мысль.

Потом он перехватил левую руку Кейт своей правой, держа ее над землей одной рукой. Пальцами свободной руки – толстыми и серыми, как сырые сосиски – он ощупал ее тело сверху вниз. Будто интересовался контурами, ее губ, живота, груди, бедер.

Кейт в ужасе ахнула. Глаза ее вспыхнули, она попыталась вырваться.

Свирепо фыркнув, серый ухватил ее двумя руками и сломал о колено как палку.

– Отпусти ее!

Я с размаху ударил его кулаком в лицо…

И открыл глаза.

Газеты.

Пол, устланный газетами в несколько слоев.

Господи, как голова болит. Я проморгался. Левый глаз свело острой болью, и она ударила аж в затылок.

Дневной свет.