— Нет, Мариан, не знаю… — смиренно ответила я.
Некоторое время она молча смотрела на меня, потом, рассеянно стряхнув на пол пепел, сказала:
— Я — мост между светящимися точками в пространстве духа. В тебе тоже есть свет, и это очень симпатично!
Послышался осторожный стук в дверь — из комнаты Себастьяна, изнутри.
— Он всегда вот так стучится, — засмеялась Мариан, и в ее смехе мне послышался рокот морской воды на мелкой гальке. — Он боится помешать разговору, он такой вежливый!
Себастьян осторожно выглянул из своей комнаты, извинился, вышел с чайником и сковородкой в руках… Но мое внимание было привлечено движущейся в нашу сторону фигурой. Дэвид Бэст!
— Когда бы я ни приходила, он всегда пьяный! — снова засмеялась Мариан. Ее глаза уже не казались мне черными, в них играла переменчивость морских волн. — В прошлый раз, например, он пошел на почту, чтобы отправить телеграмму, но не мог ничего вспомнить — ни текста, ни адреса, ни имени… Единственное, что он знал, так это индекс воронежского почтамта: 394000. Этот пьяный шотландец стоял на почте и бубнил: «Я живу в Воронеже, 394000…»
Мариан смеялась, запрокинув назад голову, ее миндалевидные, цвета морской воды глаза сияли в джунглях седых волос. Я удивленно смотрела на нее, и передо мной плыли полупрозрачные, растворяющиеся в пространстве зеленые рукава…
27
В длинном пестром бубу, с махровым полотенцем на плече, Жиль-Баба улыбался стоящей в дверях Лилиан.
— Ты очень кстати, — радостно сказал он, — входи, садись… Кофе? Сигареты?
Сев на диван, Лилиан покачала головой. Она сама не знала, зачем пришла. Тоска, мрачные мысли, неопределенность в жизни… С Жилем можно было поговорить о поэзии… или вообще о чем-нибудь поговорить. О чем-нибудь… Только бы не думать о том, что нависло теперь над ней: об увольнении.
— Я погибаю, Лилиан, — страдальчески наморщив лоб, произнес Жиль-Баба, — понимаешь, радикулит… Ты могла бы сделать мне массаж? У тебя, я вижу, сильные руки…
Некоторое время Лилиан молча смотрела на африканца, потом не выдержала и расхохоталась.
— Ты хочешь, чтобы я тебя отдубасила? Чтобы испробовала на тебе все известные мне приемы каратэ? Чтобы заживо спустила с тебя твою замечательную шкуру?!
— Меня это вполне устроит, — деловито произнес Жиль-Баба и скрылся за ситцевой занавеской. — Иди сюда!
За занавеской была его спальня: разложенный диван с пуховым одеялом и множеством подушек.
— Вот крем, — продолжал Жиль-Баба, снимая через голову бубу и ложась на живот. — Залезай ко мне на спину!