В спичечном коробке оказался какой-то белый порошок. От него исходил слабый, совершенно незнакомый мне запах. Одна из собак чуть не выбила у меня из рук этот коробок, ткнув в него носом. Я быстро закрыла его, завернула в обрывок газеты. И тут я снова вспомнила про иглу, и в моих глазах появилось злое зеленоватое пламя.

* * *

Наступил кефирный час. Все загремели стаканами и кружками, выставляя их на поднос. Санитарка-раздатчица уже тащила с кухни наполненное до краев ведро. Горбун тоже поставил свою кружку — такую же облупленную и нищенскую, как и у меня, эмалированную кружку. Я подошла и незаметно бросила щепотку белого порошка в его посудину. Пусть попробует! Глаза мои злорадно сверкали, когда раздатчица принялась разливать кефир. Сев на подоконник возле досаждавшего мне с утра и до вечера телевизора, я принялась медленно пить. Горбун пил стоя, потом попросил налить ему еще. Мои глаза отсвечивали зеленым.

И тут началось то, на что я, не признаваясь себе в этом, и рассчитывала. Корчась в судорогах, Горбун повалился на пол, на губах у него выступила пена…

Мне всегда нравилось сидеть на подоконниках.

* * *

Этот случай наделал в больнице много шума. Белый порошок в кефире оказался сильным наркотиком. Этого и следовало ожидать, судя по реакции собак, так что теперь осталось только проследить, какие «злачные места» посещают дворняги. Мне было очень жаль этих добродушных и доверчивых животных, ведь самая выносливая собака, регулярно нюхающая наркотик, «сгорала» в течение года.

И долго ждать мне не пришлось: уже на следующий день собаки показали мне путь в притон.

Между гаражами и мусорными баками зиял спуск в какую-то подземную нору. Крутые каменные ступени, проем, в котором когда-то была дверь, остатки кирпичной кладки, небольшой холм, заросший травой… Лет тридцать назад здесь был погреб столовой, но потом все пришло в запустенье, подземное сооружение стало никому не нужным и о нем забыли. Подвал этот был настолько мрачным и неприглядным, что все обходили его стороной, словно какое-то зачумленное место.

Собаки привели меня прямо туда и побежали как ни в чем не бывало по зеленым от мха и плесени, выщербленным ступеням вниз, в темный, зияющий провал. Прислонившись спиной к деревянному флюорографическому вагончику, стоящему там без дела, я прислушалась. Мне показалось, что под землей кто-то был. И я решила подождать.

Примерно через полчаса из подвала вышла Бабка.

Во время обеда я ехидно спросила ее:

— И что же вы делали сегодня утром в подвале, Анфиса Степановна?

От неожиданности Бабка чуть не поперхнулась супом.