Жена сидела вполоборота ко мне и могла видеть только иллюминаторы по левому борту. Я же смотрел в северо-восточную часть неба, по которой разливался все более сильный жемчужно-серый свет.

Внезапно она обернулась к окну, потом снова поглядела на меня.

— Ты не веришь в лучший исход?

Я отвел взгляд, закусил губу, думая, как лучше и точнее ответить. Она восприняла мою гримасу как ответ.

— Странно, — сказала задумчиво. — Я больше ничего не чувствую. Ни страха, ни паники. Ничего. Что это значит?

Она прикрыла глаза. Я попытался ослабить ворот тенниски; оказалось, он давно расшнурован. Над северо-восточным краем земли разливалось розовое зарево.

Я тоже опустил веки. Когда-то мы взялись за руки, и ее ладонь по-прежнему невесомо лежала в моей. Обе руки — ее и моя — были мокрыми от пота.

Я прислушался к внутреннему голосу, внимательно и честно. И готов был повторить вслед за женой: «Странно! Я ничего не чувствую. Ничего плохого». В сердце царило спокойствие — все та же ровная, невозмутимая розовая заря, что и в небе, по которому мы летели.

— Вот и все. Сейчас взойдет солнце.

Вздрогнув от слов жены, как от выстрела, я открыл глаза. Белая корона поднималась на востоке, разгоняя прочь розовые облака, вытравляя из самых дальних уголков неба густую ночную синеву.

Короткий визг, приближающийся топот маленьких ног, детский заливистый смех.

Мы с женой стремительно переглянулись.

Взрослый окрик. Топот детских ног в салоне эконом-класса стал удаляться.

— Пойди посмотри! — со страхом и надеждой попросила жена.

Уже готовясь вскочить и сломя голову нестись в хвостовую часть самолета, я не решался двинуться с места. Нагнулся через проход к соседу слева:

— Вы не знаете, когда по расписанию был предыдущий рейс на Лондон?

— Ой, мы ведь даже не узнали, — прошептала сзади Джей.

— Сегодня-то… — Сосед задумался. — Его задержали. А вас интересует, как по расписанию?