Джей о чем-то пошепталась с женщиной, сидевшей в кресле перед местами, занимаемые нашими детьми. Женщина сказала пару слов своей взрослой дочери. Обе, подхватив сумочки, отправились в салон бизнес-класса.
— Я поменялась с ними, — объяснила Джей, и мы заняли освободившиеся места. Может, и напрасно, потому что малышей все равно не спускали с рук, и теснота эконом-класса сильно сказывалась.
— Пит, а как выглядела бабушка, которая привела вас с Кэти в аэропорт?
— Пит, а как выглядела бабушка, которая привела вас с Кэти в аэропорт?
Объяснять сыну, что такое аэропорт, не потребовалось.
Спрашивая о «бабушке», я был уверен, что знаю ответ — и не ошибся.
Среди ночи детей осторожно разбудили, тихонько одели и…
— Бабушка взяла Катьку на руки, и мы пошли в аэропорт. Быстро-быстро. Потом поехали… Потом приехали в аэропорт.
— Бабушка взяла Катьку на руки, и мы пошли в аэропорт. Быстро-быстро. Потом поехали… Потом приехали в аэропорт.
— Мальчики! — воскликнула Джей. — Стойте, а как же… Сыночек, а где же бабушка? Она что, не вошла с вами в самолет?
— Мальчики!
Стойте, а как же… Сыночек, а где же бабушка? Она что, не вошла с вами в самолет?
— Нет, она тетеньку в форме попросила за нами присмотреть.
— Нет, она тетеньку в форме попросила за нами присмотреть.
Джей прошептала мне на ухо:
— Может быть, самолет обречен?
— Может быть, самолет обречен?
— Петька врет, дурак, — застенчиво прошептала Кэти. Слов нахваталась, а использовать их с правильной интонацией не научилась! — Бабушка там сидела. — Дочка махнула ладошкой за спину, в сторону единственного в салоне, не считая мест наших детей, пустого кресла. — Она на нас смотрела, смотрела. Мне было страшно так, потому что грустно очень.