Сейчас, сидя на поваленном стволе дерева и куря чужие дорогие сигареты, он сожалел о том, что в своё время не запомнил слова отца, не вникал в их суть. Отец учил мудрости и науке знахаря-травника. Он был славен и уважаем своим умением. Сейчас это было и у Каима, но не такое, как у отца, к которому сходился едва ли не весь Киев. Каим же предпочитал винить себя в собственной прошлой нерадивости больше, чем настоящий, стремительный прогресс: новые чудо-препараты — это хорошо, но то, что он не мог отыскать чамху даже сейчас, в мае, — это уже никуда не годилось. Прогресс прогрессом, а он никогда не сможет заменить чамху своим жутко универсальным синтезом. Отец, как помнил Каим, мог отыскать эту траву и в июле, зная около тридцати примет, из них же Каим мог запомнить только три-четыре. Еще хуже было то, что и эти скудные знания некому было передать. Дети, внуки на уговоры отвечали унизительными снисходительными улыбками, а правнука, смышленого паренька, лес если и интересовал, то только как полигон для головокружительной езды на горном велосипеде "команч". Крохам знаний, которые имелись в голове старика, суждено было кануть в вечность, и никто уже не узнает правды о настоящей силе земли, которая таилась во всем растущем и живущем, и надо было знать ключи, которыми она открывалась и которым покорялась. Мало было эту силу добыть, её надо было еще уметь применять — не во вред, а на пользу.

В этом сосновом леске, в Конча-Заспе, в прошлом году Каиму удалось насобирать несколько хороших пучков чамхи, но в этом он не нашел ни одного, хотя сам бережно рассыпал зерна. Прошлым летом здесь случился пожар.

Он оставил свою корзинку в лесу, как раз в том месте, где в прошлом собрал богатый урожай, а затем посеял чамху. Это была полянка, теперь черная, "возглавляемая" обгорелым пнем.

Оказавшись на пожарище, Каим вообще упал духом, и, чтобы хоть как-то поднять себе настроение, оставил в лесу корзину, а сам вышел на дорогу — просить сигарет. Курение осталось единственной слабостью в жизни деда, и он, экономя пенсию, пускался на простые хитрости: прятал свои, а сам выпрашивал чужие. Отказывали редко. На этой же дороге, которая, как знал дед, вела к загородным резиденциям людей правительственных, или просто очень богатых, можно было разжиться табаком дорогим и ароматным.

Ему повезло. На обочине он приметил черную машину с открытым капотом и поспешил к ней как мог быстро на своих иссушенных летами и дорогами ногах. Сигареты дали, а заодно потешили стариковскую слабость к разговорам. Это был молодой человек… Каим не стеснялся говорить, что на своем веку пережил достаточно, чтобы сейчас разбираться в людях. Его собеседник годился ему по возрасту во внуки, но поражал своими взглядами на жизнь: рассуждал глубоко, понимая любую проблему, видел окружающее до такой глубины, словно был его творцом — такое сравнение пришло в голову Каиму, когда он, словно очарованный, затаив дыхание, слушал своего случайного нового знакомого. Он хорошо знал о траве чамхе, обрадовался тому, что дед занимается ее сбором и приготовлением из нее лекарства, и Каиму показалось, что этот молодой человек знает об этой траве больше, чем он, но расспрашивать не решился. Хотя он и видел перед собой человека очень мудрого, искушенного жизнью и властью, но все-таки молодого, а стариковская гордость не позволяла принять учение от молодого учителя: не должно яйцо курицу учить на насест взбираться.