Жалел только об одном, что то время, которое возвело его на столь важный государственный пост, которое позволило разобраться с бесчисленным множеством врагов, вопреки всем законам жизни, лишило его терпения. Ожидая выстрелов и криков, он мучился невыносимо, когда каждая минута пересекала его день веком.

15:36.

Часы словно застряли на этих цифрах.

Для штурма надо было дождаться поздних вечерних сумерек, когда изморенные жаждой, зноем и неопределенностью преступники окажутся деморализованными, и не смогут достойно сопротивляться.

Сумерки должны были наступить в 21:05. Переверзнев же надеялся, что испортится погода, и набежавшие тучи смогут избавить его от нетерпения… И тем не менее это было его личное распоряжение: не начинать штурма раньше того часа, когда солнце скроется за горизонтом, хотя два командира войскового и милицейского спецназов настаивали на том, чтобы начать штурм немедленно после того, как преступники прибудут на автовокзал, еще до того момента, когда они оценят ситуацию. Командиры были опытными людьми. Они знали свое дело. Они разбирались в поведении преступников, но они не знали и не догадывались, что настоящий преступник не любит и не выносит совершать свое злодеяние под солнцем, под глубоким и ясным небом… Они очень многого не знали, хотя и были мастерами, асами своего дела, лучшими людьми своего ремесла, и, кроме того, подчиненными, которые обязаны выполнять приказ. Но они не были преступниками.

— Приборы ночного видения доставили в полном объеме? — спросил министр.

— Так точно, — услужливо гаркнул кто-то и доложил: — Теперь будут "видеть" не только две штурмующие группы, но милицейская рота второго барьера…

Также по распоряжению Переверзнева в туалете автовокзала и по пути к нему были установлены и тщательно замаскированы видеокамеры, а мониторы от них стояли в зале, в котором сейчас находился Переверзнев. Ему лично было необходимо удостовериться, что тот человек, которого он так нерешительно и неумело старался сначала найти, потом убрать, находился именно в этом автобусе.

Размышляя над этим, он вспоминал текст последнего послания покойного Кляко. В самом начале он жутко удивился, когда увидел, как, неизвестно по каким причинам, текст файла начинает расползаться и таять прямо на экране. Он успел прочитать лишь одну строчку, и именно она заставила его гнать вертолет в Новоград-Волынский, именно она заставила перенести место штурма из хорошо подготовленного вокзала в Житомире сюда.

Переверзнев хотел видеть этого человека своими глазами, и, по возможности, которую искал всеми доступными ему путями, убрать собственными руками. За три года он понял: если хочешь что-то сделать лучше и надежнее, как положено — сделай это сам. Он еще не знал, как он сделает это, но был полностью уверен в том, что это произойдет. В этом человеке таилась самая большая угроза для министра. Нет, не просто угроза. Сам того не ведая, Переверзнев стал страдать навязчивой идеей: чем больше он прилагал усилий, чтобы здесь добиться своего, тем с большей легкостью этот человек оставлял его с носом. Эта затея вдруг, совершенно неожиданно, превратилась из запланированного, простого до банальности убийства в смертельную схватку. И именно теперь Переверзнев понял, что существует человек, который обладает равным с ним могуществом, в то же время не имеющий равного с ним положения.