Человек осмотрел себя. И то, что он увидел, заставило его оскалиться в зловещей улыбке. На его теле не было кожи. Она вся сгорела, была слизана болью, а вместо нее осталось кровоточащее мясо. Огонь решил не трогать жертву, пока она не буде достаточно готова, чтобы ее употребить. Она была еще сыра.

Не зная, почему он это делает, но уверенный, что надо поступать здесь именно так, Александр побежал. Он иногда падал, когда оступался на острых камнях, или когда огненный столб накрывал его, низвергаясь сверху. Но это не могло остановить его бега.

Неизвестно, сколько времени занял его бег, так как в мире мук время становится вечностью, оно злорадно удлиняется, чтобы смертельный исход был даром, а не ужасом, но скоро оказался на перекрестке. Пересекающий основной коридор проход был полон темноты. В нем не было видно огня. Саша остановился, прислушиваясь, понимая, что здесь его настигнет новое испытание.

Он не ошибся, так как сквозь гул огня услышал, как заскрежетали металлом о камень кладки стен. Этот звук — стремительное накатывание скрежета — слышался со всех четырех сторон. И скоро он увидел, как из коридоров, врезаясь острыми краями в стены, выбивая из них пыль и камни, выкатились четыре огромных, покрытых огромными тупыми и сбитыми о камень шипами, катка. Отчетливо были видны густые снопы искр, в тех местах, где железо встречалось с камнем. Бежать было некуда, но человек побежал… Побежал навстречу тому катку, который катился оттуда, куда вел огненный коридор.

Мгновение — и четыре катка столкнулись. От их столкновения затряслись стены, по огненной реке пошли высокие волны, выплескиваясь на неровные грани стен. Человека не было видно среди изломанного и дымящегося железа. Его не было там вообще. Катки ударились в пустоту, они не поймали жертвы…

На какое-то мгновение его выбросило из коридора. Одело в мучительные одежды чьей-то несчастной судьбы. Он увидел себя лежащим на носилках, которые в стремительном беге несли шесть человек. Они бежали к вертолету, который стоял на расчищенной от камня площадке, бешено вращая лопастями и разгоняя ими жёлтую удушливую пыль. Сквозь гул вертолётного ротора слышалась густая стрельба и грохот близкого боя. У бегущих были запыленные лица, покрытые густой корой из смеси грязи и пота. Оружие билось у них на груди, а на лицах застыла отрешенность и сочувствие. Они прощались с ним, а сами были готовы через минуту шагнуть в ад войны в растопленных зноем горах. Александр кричал от боли, стараясь приподнять голову, чтобы увидеть то, что осталось от его живота, увидеть то место, где беспощадной хозяйкой поселилась боль, но сил было мало — голова падала обратно на окровавленный его и чужой кровью брезент носилок и моталась там, разбрасывая остатки сознания под ноги бегущим. Он кричал, но не слышал крика, а чувствовал солоноватый вкус горной пыли в своем теперь вечно разинутом рту. Но еще до того, как его подняли в люк вертолета, им овладело безразличие, и еще до того, как цепкая немота сомкнула его уста, он успел удивиться тому, как легка смерть…