Заклятие Преображения или доверие Марка? Неужели, оказавшись перед выбором, он взял и сбежал от этой дилеммы в Берлин? Но ведь сбежал! Сбежал от самого себя. Потому что, чего действительно сейчас не хотел – так это увидеть снова ненавидящие его глаза брата.

На первых порах, забыв обо всем, кроме своих необузданных желаний, пустился в разгул с таким размахом, что Виго лишь восхищенно присвистнул. Но скоро возникающие в самый неподходящий момент мысли о брате стали портить ему настроение. Стоило закрыть глаза, и он видел лицо Марка. Почему-то это лишало его обычного хладнокровия. Вместо того чтобы получать тонкое садистское удовольствие от страданий агонизирующей жертвы, он злился – в нем просыпался Кайя, и на стены летели сгустки крови. Игрушки ломались слишком быстро. Это злило еще больше. Удовольствие перестало быть удовольствием, а после он и вовсе заскучал.

От созерцания перстня на собственном пальце его отвлекло шумное появление новых гостей. Раскрасневшись с мороза, топая ногами, они раздевались, перчатками отряхивая себя от запорошившего их снега. В мордастом, рыжеватом гестаповце он узнал Ральфа Вайсманна (по какой-то причине Виго до сих пор покровительствовал этому провинциальному выскочке), а вот его спутника Оуэн видел впервые.

Лет восемнадцати, с румянцем во всю щеку, несколько белокурых прядей выбилось из-под вязаной шапки, в голубых глазах легкая тревога и вопрос. Похоже, вид эсэсовских мундиров юному гостю был неприятен, но, скрывая испуг, держался он с достоинством. Чувствовалось хорошее воспитание.

«Полагаю, перед нами долгожданный десерт… – подумал Оуэн, разглядывая одетого, как подросток из семьи бюргеров, паренька. – У Ральфа что, ностальгия по безвозвратно ушедшему детству? Мальчик-то давно вырос из детских штанишек…»

Как-то в разговоре Людвиг упоминал, что свою карьеру «мясника» Вайсманн начинал где-то в Польше, и Оуэн логично рассудил, что юноша, скорее всего, поляк. А тонкие черты лица и гордая посадка головы говорили о благородном происхождении. Он весело хмыкнул: «Так у нас сегодня на ужин юный шляхтич… Белая косточка… Голубая кровь…»

Лет восемнадцати, с румянцем во всю щеку, несколько белокурых прядей выбилось из-под вязаной шапки, в голубых глазах легкая тревога и вопрос. Похоже, вид эсэсовских мундиров юному гостю был неприятен, но, скрывая испуг, держался он с достоинством. Чувствовалось хорошее воспитание.

«Полагаю, перед нами долгожданный десерт… – подумал Оуэн, разглядывая одетого, как подросток из семьи бюргеров, паренька. – У Ральфа что, ностальгия по безвозвратно ушедшему детству? Мальчик-то давно вырос из детских штанишек…»