Бабка приказала мне встать и тут же заставила раздеться. Без тени смущения я скинул одежду, и абсолютно голый поплёлся за ней, мимолётно взглянув на Белкина, как бы ища поддержки и благословения. Он отвернулся, то ли от смущения, то ли от брезгливости. Я осторожно спустился вниз. Переваливаясь с боку на бок, бабка шла впереди, а я старался не упасть и не проколоть босые ступни. Шероховатый пол устелен камнями с досками и гвоздями, отчего можно легко пораниться. Баня располагалась в подвале, до которого долго топать босиком.

Вид у меня тухловатый и убитый. Нарастало ожидание неизведанного.

Осторожно неся поднос, бабка устремлялась в баню.

Спустившись в подвал и пройдя мимо предбанника, я заметил сухие закоптевшие веники, но на них почти отсутствовали листья – розги, и как Белкин разглядел в них веники – непонятно. Видно, не парился раньше, а я в детстве частенько ходил с отцом в парилку и знаю, что такое настоящий берёзовый лист. Помню, как это кайфово – пройтись душистым веником по растопленному телу. Но то – веник, а бабкины прутья – розги. Будет больно. Старушка точно выжила из ума.

Поманив пальцем, бабка приказала подойти к скамье.

Вода в котле кипела, сверкая обжигающими брызгами, а тело обдавало жаром, и оно вмиг становилось мокрым и тлеющим.

– Отвернись и облокотись на скамью.

– Раком, что ли?

– Давай.

Перед банной отчиткой я ещё сумел оглянуться и увидеть, как старуха скинула халат, обнажив чёрствое медвежье тело, прожившее целый век, обрюзгшее, со втянутыми грудями и безнадёжно отталкивающее. Придётся париться вместе с ней. И не зря говорят, что ведьмы питаются соками беззащитных людей. Старуха – знахарка, пусть не ведьма, но тоже чем-то питается. Она налила в таз кипятка, чуток разбавила и брызнула мне на спину. Кожа обожглась, покрывшись краснотой, и старуха добавила холодненькой, а затем подняла таз и окатила меня сущим кипятком с головы до пяток. Не удержавшись, я что есть мочи вскрикнул.

Старуха хлопнула по спине своей жилистой лапой и приказала заткнуться.

– Бесстыдник! Воды испугался?!

Тело горело, и тянуло сбежать, но я силился и стоял неподвижно.

Старуха подложила сбоку блюдо с зельем и налила полный ковш.

– Пей! – подсунула его. – Ну!

От оглушительного приказа я присосался к ковшу. Вонючий яд густой лавой поплыл в горло.

– Пей до дна, – прижимала она ковш, не давая шанса выплюнуть пахучую гадость. В ней откуда-то появилась недюжинная сила и спесь. По-молодецки крепко она держала ковш и жёстко придавливала к губам, чуть не порвав мне пасть. Когда я вылакал целый ковш, знахарка взяла розги и промочила их в кипятке, а затем плюхнула парочку розг в таз с отваром и принялась громко молиться. Я исходил потом, а живот выворачивало наизнанку. Зелье вырывалось наружу. Неизвестно, что держало его внутри, ведь оно прикипело к внутренностям и расплавляло их.