Ника завизжала, выкрикивая в наш адрес разные словечки, весьма уместные и подходящие, учитывая наше вероломство.

Перчатку я стащила мигом, а вот с перстнем пришлось повозиться. Поняв, что мы собрались делать, Ника сжимала кулак и всячески сопротивлялась.

Но в конце концов все получилось. Перстень остался у меня в руке, а Ника за дверью чулана прекратила кричать и только глухо, протяжно застонала.

– Узнаю, – буркнул Петро. – У моей сестры был почти такой же. Но у нас так и не получилось его отобрать. Слишком поздно мы о нем узнали, и совсем уж поздно я придумал, как это можно сделать…

Я бегом бросилась на кухню, видя сквозь открытые двери, как все окна озарены уже не рыжим, а ясным, ослепительным белым светом.

Мы оба прикрыли руками глаза. Петро бросился к кухонному окну распахнул форточку и отскочил, дуя на руки.

– Эй, ты! – срывающимся голосом выкрикнула я, хотя у меня от страха и этой слепящей белизны непроизвольно текли слезы. – Забирай свою побрякушку и убирайся вон!

И я бросила перстень в форточку. С двух метров, но, по счастью, попала.

Шипение смолкло. Вообще все смолкло, тишина наступила мертвая. Даже Ника в своей каморке не подавала признаков жизни. Яркий свет в окнах начал меркнуть, пока совсем не погас. Стало темно, и тем более неожиданным оказался удар в стену, который сотряс весь дом. Я завизжала и, слабо соображая, что делаю, повисла у Петра на шее. Через его плечо видела, как что-то длинное и тускло мерцающее проплыло под окнами, а потом по небу мелькнула огненно-рыжая дорожка и снова воцарилась темнота.

И тут двери кухни распахнулись настежь, и стало светло. Только теперь источник света был вполне реалистичный – керосинка.

И как я могла забыть о бабушке? Весь этот шум-гам и иллюминация оказались способны разбудить даже ее, хотя прежде я считала, что это не под силу и трубе архангела.

– Это что еще такое?! – увидев меня повисшей на шее у Петра, бабушка чуть керосинку не выронила. – Что это вы… да как вы… Ах ты ж бесстыжая!

Я и рада была бы отстраниться, но мои пальцы от испуга так свело судорогой, что они никак не хотели разжиматься. В конце концов Петро пригнулся и высвободил голову из моих объятий.

– Совсем стыд потеряли! – продолжала бушевать бабушка. – Что я твоим родителям скажу?!

Но теперь, когда все самое ужасное осталось позади, бабушкин гнев нисколечко не пугал. Напротив, меня пронял глуповатый нервный смешок: тут такое творилось, а бабушка спала и ничего не слышала, а как все наваждение закончилось, так она нашла проблему там, где ее нет.

– Что-что? – хихикнула я. – Романтическое свидание тут у нас, а ты что подумала?