— Ты что, действительно собиралась оттирать то пятно с клеенки? — со смехом спросил он, и я улыбнулась, ловя его за пальцы.

— Я и со службы собиралась уйти. И прожить с ним долгую, счастливую человеческую жизнь. Страшно?

— До дрожи, — я слышала, что он улыбался, — нельзя тебя к людям подпускать. Начинается какой-то кошмар.

— Вот и не пускал бы, — вырвалось у меня прежде, чем я подумала, что сказала. Мне не хотелось портить этот момент, но слова сказаны, и Шеф у меня за спиной едва слышно вздохнул:

— Я и не хотел. Ты поверишь, что у меня были свои причины на это?

— Поверю, — я пожала плечами, — у тебя всегда свои причины. И даже если мне они кажутся абсурдными, на деле слишком часто оказывается, что ты прав.

Он кивнул, зарывшись лицом мне в волосы, и больше мы не произносим ни слова за всю дорогу.

Когда машина остановилась у его дома, я заметила, что забыла у Марка свой рюкзак. Шеф посмотрел на меня с легкой усмешкой:

— Придется встретиться и забрать.

— А без этого никак нельзя?

— Нет. Умей нести ответственность за то, что натворила.

Я молчала, понимая, что он в очередной раз прав.

— Что с ним теперь будет?

— Ничего. Так и будет. Кстати, тебе еще объяснять, что вы не увидитесь больше. Вы ведь не увидитесь?

Я посмотрела на Шефа, и вопрос показался мне смешным. Как бы я ни тянулась к Марку в первые дни, опьяненная его человечностью и отсутствием тайн, человек никогда, никогда не сравнится с нелюдем. Шеферель — жесткий, жестокий, резкий, недоговаривающий — для меня был неизмеримо дороже.

Я улыбнулась и качнула головой:

— Никогда.

Войдя в квартиру, Шеф на минуту задерживается у двери, убирая ключи в карман, и я, обернувшись, любуюсь его силуэтом на фоне светлого дверного проема.

Но что-то не так, я чувствую это и, подойдя ближе, заглядываю ему в лицо: