Он охватил взглядом салон современного лайнера. Руки его дрожали. Он сжал их в кулаки, но все равно не смог унять дрожь. Он провел глазами по сторонам – вокруг была мирная и спокойная картина летящего самолета. Все было так тихо и так привычно, что дьявол и все связанное с ним казалось непонятной экзотикой, такой же, как китайские иероглифы…. Он в который раз подивился будничной беспечности людей. Один из его спутников-монахов дремал, второй – листал Библию. На него никто не смотрел. Вытерев пот со лба, он откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул.
1413 год, Восточная Европа
1413 год, Восточная Европа
К вечеру площадь казни осталась совершенно пустой. Огромная площадь превратилась в нечто, напоминающее огромный брошенный базар. Тут и там прямо на каменных плитах валялись груды мусора и разбитые бутылки, остатки увядших цветов и сгоревших свечей, деревянные распятия и даже стоптанные башмаки (вернее, один стоптанный башмак, гордо стоящий на плите мостовой как флагманский галлеон, севший на мель).
Последние любопытные (в основном, пьяницы, проспавшие самое интересно, то есть казнь, и протрезвевшие только к вечеру) медленно разбредались с площади, стараясь не попадаться на глаза стражникам, которые, уже освобожденные от караульной службы, как хищные голодные звери бродили в округе. Толстый пьяница в рванной крестьянской одежде, щедро залитой вином, зловонный, как пивная бочка, ковылял в сторону одного из переулков, почесывая бок, затекший от долгого лежания на камнях мостовой. После казни площадь возвращалась к нормальной жизни. Жители городка знали: за ночь цветы и остатки от костров уберут, и до конца следующей недели город вернется к нормальной жизни, если можно было назвать нормальным это ожидание, полное страха и отчаяния, под постоянным гнетом невидимого террора. До конца следующей недели потому, что в последнее время публичные казни стали таким частым явлением… И все знали, что в следующее воскресенье состоится следующее массовое сожжение (инквизиция устраивала сожжения в воскресные или праздничные дни).
Пять обугленных останков костров остались на камнях, как кровоточащие, воспаленные раны. Костры уже почти догорели, и только тоненькие струйки дыма поднимались вверх, в сумеречное небо, как последние следы тяжелых поступков людей. Жуткий запах паленого мяса выветрился, остался лишь едва уловимый запах гари – горящей древесины. На месте костров оставались груды пепла и обугленные останки деревянных столбов. Ночью специально обученные монахи-доминиканцы должны были собрать пепел и остатки гари, чтобы спустить все это в ближайшую реку (именно в воду полагалось опускать пепел сожженных колдунов или еретиков). Но приступить к своей тяжелой работе монахи должны были только ночью, а пока костры продолжали тлеть, оставляя на земле последние струйки дыма. Редкие прохожие, разбегавшиеся с площади, старались не подходить к остаткам костров даже близко. Впрочем, на площади, возле одного из костров, кое-кто был…..