- Ты, Таисия, всё одно, что сирота: отца Господь прибрал, стропилом ему хребет перешибло. А он один токмо у тебя и был истинно православный странствующий христианин. Мать — к антихристу бежала, — всё одно, что померла. В городе сейчас, с красными комиссарами, блудит, грех творит. А и не блудит — так другим похабством занимается. Тебе она — чужая. А Господу ты, Таюшка, всегда своя. Он тебя не оставит. Так почто ждать? Прими венец, подвиг соверши. И нашего отче порадуешь, и небесного отца. А уж он тебя одарит: у своего престола посадит, вечной жизнью наделит, как имением. Нынче-то, знаешь поди, земные имения запретили. Колхозы делают. Ничего, кроме греха, не обрящешь. Так что к Господу поспешать — самое время.

- Тётка Филиппея, так я ж молодая совсем, глупая, семнадцатый годок едва пошёл, — отбрехивалась Тася, — разве я Господа тем не обижу, что по неразумности да поспешности к нему побегу? Поумнеть да помыслить про подвиг — не надо ли?

- А Ванятка? — у Филиппеи был готов ответ. — Правильно отче говорил: мальчонка, — а Господь разумом не обидел. Научил, на подвиг направил.

Тася отмалчивалась. А иногда мыслила крамольно: «А что ж сама-то Филиппея? Ей же сто лет в обед! Не пора ли на небо?».

Год мурыжила Тасю старуха. А по весне, когда потекли глинистые воды в лог, вдруг огорошила:

- Рассказала я о тебе отче Христофору. Сказала: готова ты выслушать его увещевание. Придёт сегодня, после вечерней молитвы. Приготовься. В ножки падай — проси, чтоб научил тебя уму-разуму. Не каждому такая радость даётся — учителя тебе в дом Господь посылает.

Тася ведать не ведала, как ей готовиться к приходу отче. Надела чистое платье, волосы потуже платком перетянула, — что ещё-то? Человек большой, да Тася — маленькая. Филиппея зашла ввечеру в землянку, фыркнула недовольно: поди, иного ждала. Но за нею уж отче Христофор стоял. А тот — не злобствовал. Наоборот — улыбнулся широко, аж борода расщеперилась. Да и повелел:

- А ну, пойдите прочь, говорить с готовой на подвиг стану.

Тася открыла было рот — возразить, — про подвиг-то, — но отче погладил её по голове и шикнул:

- Тсс, не для чужих ушей наша беседа. Спроважу всех лишних — вдвоём останемся — тогда отречёшься от венца.

- Я от венца не отрекаюсь, — испуганно всхлипнула Тася; её поразило, как быстро раскусил её Христофор. — Только… боюсь немного…

- Э, девонька, — улыбка отче сделалась ещё шире прежнего. — Да кто ж такого не боится? Если не бояться — каждый бы на небо попадал. А как же праведники тогда? Им ведь место возле Господа обещано. Праведников обижать нельзя. Так ведь?