— Пусть отец наш Зевс осыпает тебя милостями, мой господин.
Во рту Теренция стало горько, будто не прохладный свежий кисляк только что пил, а грыз ивовую кору. Молча кивнул, ожидая.
Санга, не разгибаясь, подошел к столу и положил на мрамор холщовый сверток с начертанными на ткани буквами. Подождал вопроса. Кашлянув, сказал в ответ на молчание:
— Она украла его, мой господин, прости. Унесла в степь. Там и нашли ее тело. И тело работника Грита, видно, кинулся вдогон. Их обоих взял яд. Где только нашли они его, неведомо мне.
— Хорошо… иди. Получишь награду.
— Милость богов с тобой, высокочтимый хозяин, и тысячи благодарностей от низкого Санги.
— Да. Да…
У двери раб остановился и, помявшись, сказал, водя длинными руками по запыленной короткой тунике:
— Еще умерла старуха. Та, что жила в деревне уж десять лет и два сверху. Рабыня Милица.
— Милица?
Теренций потянул подол, прошелся руками по кожаному поясу, который вдруг стал давить на живот.
— Она тоже нашла свой яд?
— Нет, мой господин. Кто-то разбил ей голову. Рядом валялся камень, весь в крови.
Санга опять помолчал, испуганный выражением лица Теренция. Но болтливый язык не желал успокоиться и он добавил:
— Верно, это Грит, не знаю, зачем озверился на безумную, но некому больше. Хорошо, что она была стара, мой господин, в царстве теней ее душа найдет свое место.
— Иди.
Оставшись один, Теренций откинулся на спинку стула, потер колени ладонями, осушая с них пот. Старуха! Сильная, высокая и гибкая Милица, ей не было двадцати, когда в доме появилась юная степнячка Хаидэ. Заняла место любимой рабыни в постели хозяина. Сколько же ей сейчас? Тридцать? Старуха… Это он сделал ее такой. И убил тоже он.
Теренций встал, заходил по комнате, тяжело ступая босыми ногами и выбирая белые плитки — что были прохладнее. Где же Гайя. Пусть снова принесет попить. И ягод. Винограда, что ли.
У окна остановился и вгляделся в дрожащее марево, в струях которого мерцал над краем степи призрачный город с белыми шпилями и плоскими крышами. Посреди дымки города двигались еле заметные черные точки.
Он перевел дыхание, хмурясь и одновременно улыбаясь. Едут. Они, наконец, едут обратно.