Джеремия вспомнил, о чем говорил ему Оберон. Теперь все становилось на свои места, обретая страшный смысл. Если влияние, которое оказывали на мир Сумрака попадавшие сюда волей чар люди, и было несопоставимо большим, чем влияние всего человечества, то равным же образом усиливалась и их собственная тайная склонность к пороку, усиливались обуревавшие их осознанные или подсознательные страхи. Чары, призванные являть могущество избранного смертного, обнажали и усугубляли присущие ему страхи, делая их почти осязаемыми, субстанциональными сущностями.

В мире теней это означало одно: страхи наделялись силой, получали собственное обличье и право на самостоятельное существование. В конце концов все они воплотились в облике крылатого монстра.

Ворон вдруг начал яростно бить крыльями; Джеремия вздрогнул от неожиданности, чем вызвал очередной приступ демонического хохота.

— Да-да, Джеремия Тодтманн! Я воплощение твоих самых страшных кошмаров! В буквальном смысле.

А затем весь мир сделался пламенем.

Было очевидно, что ворон в данном случае ни при чем. Так же, как и Джеремия, ворон явно не ожидал такого поворота событий; в панике он суматошно захлопал крыльями и взмыл ввысь. Джеремия, не в силах пошевелиться, в немом изумлении смотрел на то, как геенна огненная пожирает Чикаго.

Великий чикагский пожар…

Тяжелая лапа закрыла ему рот, не давая возможности даже пикнуть. Лохматая рука обхватила грудь; Джеремия начал задыхаться.

— Ты мой друг, Джеремия, — шепнул хрипловатый голос Отто.

Друг или нет, только обезьяноподобный подхватил Джеремию и потащил прочь из объятого пламенем города и подальше от крылатого демона. Джеремия мало что видел (мешала огромная лапа), однако успел заметить, как трепыхается в огне обезумевшая от жара птица. Языки адского пламени упрямо тянулись к птице, но крылатой твари каким-то образом всякий раз удавалось уклониться от их смертельных объятий. Ворону, всецело поглощенному борьбой с пламенем, явно было не до Джеремии, на что Отто, видимо, и рассчитывал.

И здесь таилась еще одна загадка. Когда Джеремия последний раз видел обезьяноподобного, последний — как он помнил — не отличался сообразительностью. Он едва-едва мог поддержать самый примитивный разговор. И вдруг он разрабатывает и проводит настоящую спасательную операцию.

Пространство вокруг них было залито тусклым мерцающим светом. Сгинули чикагские монстры-небоскребы, и взору Джеремии предстала заболоченная равнина, которая простиралась в этих местах еще во времена, когда даже форта Дирборна[19], предтечи самого Чикаго, не было и в помине. Пока Отто тащил его по влажной траве, Джеремия вспоминал Каллистру, которая была его первым гидом по этим местам.