– Должна кое-что пояснить для тех, кто не знает, – с серьезным видом сказала ее мама. – В те времена, которыми датируются эти документы, нашего города не было и в помине. Тогда здесь, по донецким степям, были разбросаны села и хутора, помещичьи имения и крошечные – по нынешним меркам – городишки. Это уже потом город построили. А видели неподалеку отсюда огромную балку с крутыми склонами, на дне которой протекает ручеек? Так вот, то и есть речка Черепашина. Или – была? И причем была она, если не ошибаюсь, судоходная в древние времена, а теперь только русло осталось. Но мы отвлеклись. Вот чертежи – узнаете домик?

Вопрос был риторическим – домик мы узнали.

– Неужели он такой старый?

– Именно. Старше города на полвека. Да, не думала, что с той поры что-то могло сохраниться. Но знаете – в захолустье, как пренебрежительно называют окраину, и не такое возможно! – заговорщическим шепотом сказала Анастасия Александровна. – Так, смотрим дальше. Вот еще чертежи: в усадьбе поместья возведен ряд строений – помещения для прислуги и хозяйственных нужд. Ну, это вряд ли интересно. Дальше. Тысяча восемьсот пятьдесят девятый год. Почтенная Домна Ильинична изволила скоропостижно скончаться. Скорбящий сын получает наследство – означенное имение и сколько-то там душ крепостных.

– Крепостных? – удивилась я.

– Чему удивляешься? Крепостное право отменят только через два года после данного события. А пока – злобные помещики-кровососы люто угнетают трудовой народ! – Анастасия Александровна сделала страшные глаза. – Вот и этот Шестоперов, как тут его – Кондратий Вениаминович, – прибыл на смену маменьке эксплуатировать несчастных селян. Итак, он вступил во владение поместьем. Но что мы дальше видим? Вот чудеса-то! Этот злобный помещик-крепостник жить в поместье не стал, а полгода спустя передал имение под народную больницу, а крепостным – некоторым – выдал вольную, да еще и наделил землей, которая относилась к поместью. Странно это как-то.

– Да что ты его злобным зовешь, мама? Может, он добрый был.

– Не знаю, не знаю. А вот тут список персонала вновь открытой больницы: доктора Ф. Н. Жабокрицкий, С. Т. Замшанский-Ледяев. Фельдшера, санитарки…

– Ну и фамилии тогда были, – сказала Ника.

– Жабокрицкий, – хихикнула я.

– Ага, Жабокрицкий, – кивнула Никина мама, перелистывая бумаги. – Спустя три месяца этот самый Жабокрицкий уволился по… по романтическим причинам, вот как здесь написано! А спустя еще три года и саму больницу закрыли.

– Тоже по романтическим причинам? – прыснула Ника.

– Сейчас я это прочту. Понимаешь, тогда казенный сухой язык еще не окончательно воцарился в документах, и чиновники в глубинках, порой полуграмотные и не всегда трезвые, такие фразы выдавали, что просто ну и ну! Хотя это «ну и ну» звучало живее и понятнее, чем нынешняя казенщина… Так вот, слушайте: «Больница же сия была закрыта по причине разбежательства всей обслуги, когда фершал Дубодилов дал дуба».