Глаза были плотно заштопаны, оттого и не открывались. Тело сплющилось под тяжестью горячей могильной земли.

Горячей?

И отчего-то скользкой…

Может ли человек думать после смерти? Если так, то именно это происходило с Маратом.

«Крррррак!» – Со скрипом корки, отдираемой от ссадины, разомкнулись склеенные сукровицей веки.

По глазам хлестнул дневной свет. Сотни крылышек тонко загудели.

Марат лежал погребенным в мертвой органике. По мясу, заполнившему ванну до краев, ползали счастливые от сытости мухи. На уровне глаз ехидно скалилась половина Кошечкиного лица.

ОН ПРОСПАЛ. ОН ВСЕ ПРОСПАЛ.

Марат забился, ощущая себя рыбой в сетях.

Мясная могила не собиралась отпускать. С усилием, словно младенец, застрявший в родовых путях, Марат выбрался из чавкающей ловушки.

На полу, с лицом цвета чугуна окоченел Петр Ефимович. Одну руку тесть навечно прижал к левой стороне груди. Другой сжимал нацеленный в потолок ТТ.

Временами повод к веселью можно отыскать даже в покойнике. Заглянув в холодные глаза, Марат расхохотался. От смеха он сполз на пол и там, обхватив колени, изнемогал от веселой истерики.

Это правда было смешно. Тесть смотрел тем же самым взглядом, что и мертвая Кошечка. Они оба обладали этой проклятой особенностью – расти.

За вашим семейством нужен глаз да глаз…

В животе заныло. Поразмыслив, что сделать: поначалу, сходить к унитазу или на кухню, – Марат выбрал второе. Вернулся он с топором.

За окнами кипела жизнь. Марат прислушался. Миллион голосов и три миллиона каблучных перестуков походили на бесконечную мушиную возню. Снаружи зеваки устали ждать зрелища.

Кто-то из них вот-вот должен закричать: нас обманули! Никакого убийства не было! Он не вынес свою стокилограммовую мертвую супругу! Надувательство!

Теперь, когда появился еще один труп, их глаза заблестят. Еще как!

Пусть изнемогают от предвкушения. Пусть… Им не достанется зрелища. Тому виной была одна крошечная причина.

Марат знал воистину отличный способ скрыть убийство.