— Холодная вода скоро будет, — ответил Эрл.

Он старался говорить жизнерадостно, хотя сил на это не осталось. Он пошел к двери.

— Почему бы не позвать коридорного? Пускай он принесет воду, — сказал Гир, когда Эрл уже собрался выйти. — Я хочу, чтобы мы сейчас просмотрели наш маршрут на следующую неделю.

— Да не проблема, — ответил Эрл — Правда. Кроме того, я должен позвонить в Пампу и сказать им, что мы задерживаемся.

И он выскользнул в коридор, прежде чем ему успели возразить.

Он хотел выйти, чтобы побыть одному: атмосфера между Вирджинией и Гиром накалялась день ото дня, и наблюдать это было не очень-то приятно. Довольно долго Эрл стоял и глядел, как льется дождь. Старый тополь в середине стоянки склонил перед потопом свою лысеющую голову. — Эрл точно знал, как тот себя чувствует.

И пока он стоял вот так в коридоре и гадал, как сохранить здравый рассудок во время последних восьми недель турне, две фигуры сошли с шоссе и пересекли парковочную площадку. Эрл не заметил их, хотя тропа, по которой они шли к номеру семь, находилась прямо в поле его зрения. Они прошли сквозь стену дождя на обширную площадку за конторой управляющего, где когда-то, в 1955 году, они запарковали свой красный «бьюик», и хотя дождь и лил потоком, их не коснулась ни единая капля. Женщина, чья прическа успела со времен пятидесятых дважды выйти из моды, а одежда выглядела столь же устаревшей, на мгновение замедлила шаг и поглядела на Эрла, внимательно рассматривавшего старый тополь. Лицо его было хмурым, но глаза казались добрыми. В свое время она бы могла полюбить такого человека, подумала женщина; но ведь ее время давно прошло, верно? Бак, ее муж, повернулся к ней и настойчиво спросил:

— Ты идешь, Сэди?

И она последовала за ним по засыпанной гравием дорожке (когда она видела дорожку в последний раз, та была вымощена деревянной брусчаткой), а потом в открытую дверь номера семь.

Холод заполз Эрлу за воротник. Слишком долго он таращился на этот дождь и слишком много испытывал бесплодных желаний. Он прошел до конца крытого дворика, потом стремительно пересек площадку и вошел в офис мотеля, предварительно сосчитав до трех.

Сэди Дарнинг оглянулась на Эрла, потом опять повернулась к Баку. Годы не стерли ее обиду на мужа, так же как не изменили его хитрое лицо и слишком легкомысленный смех. Сэди не любила его тогда, второго июня тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, и не любила сейчас — ровно тридцать лет спустя. Бак Дарнинг был прохвостом, как ее отец и предупреждал. Само по себе это не страшно — обычное мужское качество; но Бак вел себя так грязно и мерзко, что она быстро устала от бесконечной лжи. Однако муж воспринял ее унылое настроение как намек на необходимость устроить второй медовый месяц.