Открыв ящик стола, Раймонд Торрес извлек оттуда пластиковую коробочку.
— Вот, — он протянул коробочку Маршу. — Если пожелаете, можете взглянуть. Это — родные братья тех самых процессоров, что находятся сейчас в мозге вашего сына.
Взяв коробочку из рук Торреса, Марш хмуро взглянул на нее. Под герметичной пластиковой крышкой в прозрачной жидкости плавали восемь черных зерен, каждое — размером с булавочную головку.
— Это самые мощные процессоры, имеющиеся на сегодняшний день, — продолжал Торрес. — Абсолютно новая технология, в которой я, признаться, мало что понимаю. Для работы им вполне достаточно токов, вырабатываемых человеческим организмом. Мне говорили, что они потребляют меньше энергии, чем сам мозг.
Вертя в пальцах двухдюймовый кусочек пластика, Марш спрашивал себя — неужели он начинает верить в то, что говорит ему этот безумец? Но он уже понимал, что это именно так — и когда наконец он поднял голову, в глазах его стояли слезы.
— Значит, Алекс был прав, — Марш изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. — Вчера вечером он сказал мне, что, возможно, умер еще до операции… я подумал тогда невесть что, а… значит, это правда…
После долгой паузы Торрес нехотя кивнул.
— Да. По крайней мере, с одной точки зрения. Организм Алекса жив, его интеллект стремительно развивается, но как личность он, к сожалению, умер.
— Нет! — снова вскочив на ноги, Эллен шагнула к столу, за которым сидел Торрес. — Ты же сам сказал, что он поправляется! Что он скоро станет совсем здоровым!
— Он и так здоров — большая его часть, — ответил Торрес. — Его физическое состояние и интеллект можно назвать почти совершенными.
— Но мало того, — возразила сквозь слезы Эллен. — Ты ведь сам знаешь, он начинает многое вспоминать…
— Именно поэтому я и хотел, чтобы вы привезли его ко мне, — тихо произнес Торрес. Он знал — до этого момента он мог говорить только правду, но теперь… Теперь придется солгать.
— Он вспоминает то, что на самом деле не может помнить. Многое из того, что он вспомнил, произошло — если произошло — задолго до его рождения…
— Но он вспоминает, — настаивала Эллен.
Торрес устало покачал головой.
— Нет. Он не может, — просто ответил он. — Прошу тебя, выслушай меня, Эллен. Мне очень важно, чтобы именно ты правильно поняла то, что я говорю.
Неуверенно посмотрев на Торреса, затем на мужа, Эллен шагнула назад и присела на край стула.
— Ты до сих пор не можешь принять многое из того, что случилось — но, как бы ни было трудно, тебе придется сделать это, поверь. Алекс не помнит ничего о своей жизни до катастрофы. Все его так называемые воспоминания — это данные, содержащиеся в банках памяти, которые я вживил в его мозг. Например, когда он в первый раз очнулся после операции, в его мозгу уже содержались сведения, необходимые ему на первых порах. Язык, кое-какие образы — например, вы с Маршем… С того момента он начал усваивать информацию и обрабатывать ее со скоростью мощной вычислительной машины. Именно поэтому, — продолжал он, повернувшись к Маршу, — его интеллект кажется превосходящим обычные человеческие возможности. Гениальный ребенок… Реально же он располагает способностью хранить в памяти все, что он видел и слышал после операции, способностью обрабатывать информацию с нечеловеческой скоростью и точностью, а также — вполне человеческой способностью думать. Становится ли он от этого гением — судить не мне. Но, приобретя все это, Алекс многое и потерял. — Достав — в первый раз за все это время — из ящика трубку, Торрес принялся набивать ее табаком. — И самая серьезная из этих потерь — эмоции. Знаем мы о них немало — известно даже, в каких участках мозга рождаются те или иные эмоции. Можно даже вызывать их искусственно, стимулируя те или иные участки. Однако запрограммировать их я так и не сумел — и поэтому Алекс полностью лишен каких бы то ни было эмоций. Что, — добавил он словно бы невзначай, — и подводит нас к тому, почему, собственно, я говорю вам все это. — Набив трубку, Торрес зажег ее и — тоже впервые за это время — в упор посмотрел на Марша. — Если вы до сих пор принимали все, что я говорил, то, думаю, согласитесь и с тем, что Алекс просто неспособен на убийство.