— Меня зовут Мамолиан. Я сержант третьего фузильерского полка. Вернее, я был сержантом.

— Не сейчас?

— Нет, не сейчас. Сейчас я никто. В такие времена безопаснее быть никем, не правда ли?

Тон был пугающе непринужденный, как будто Европеец точно знал, что случилось, и решил поговорить с Марти через Кэрис. Может быть, это новая игра? Мамолиан продолжал:

— Я так старался избежать неприятностей… Я трус, ты же видишь? И всегда был таким. Терпеть не могу вида крови.

Он засмеялся внутри Кэрис — грубым мужским смехом.

— Ты просто человек? — спросил Марти.

Он не мог поверить в это. Неужели в мозгу Европейца прячется не дьявол, а какой-то полусумасшедший сержант, потерявшийся на поле сражения?

— Просто человек? — повторил он.

— А ты чего хотел? Кем еще мне быть? — ответил сержант быстро, как молния. — К вашим услугам Все, что угодно, только вытащи меня из этого дерьма.

— С кем, по-твоему, ты говоришь?

Сержант озадаченно нахмурил лицо Кэрис.

— Я теряю разум, — произнес он горестно. — Я говорил сам с собой столько дней. Никто не выжил, ты видишь? Третий смели. И четвертый. И пятый. Все ушли в преисподнюю! — Он остановился, лицо сложилось в гримасу. — Не с кем сыграть в карты, черт возьми. Не могу же я играть с мертвецами, а? У них нет ничего, что мне нужно… — Голос стал удаляться.

— Какой сегодня день?

— Какое-то там октября, — вернулся сержант. — Я потерял чувство времени. Ночами дьявольски холодно. Да, должно быть, сейчас уже октябрь. Вчера был ветер со снегом. Или это позавчера?

— А какой год?

Сержант расхохотался.

— Я еще не настолько плох, чтобы забыть, — сказал он. — Сейчас тысяча восемьсот одиннадцатый. Точно. Мне будет тридцать два девятого ноября. И старше сорока я не выгляжу.

Тысяча восемьсот одиннадцатый. Если сержант говорит правду, Мамолиану уже двести лет.

— Ты уверен? — спросил Марти. — Тысяча восемьсот одиннадцатый, ты в этом уверен?